Первый раунд - Грейс Райли
Я до сих пор не могу поверить, что так расклеилась. Стоило только вспомнить об этом, и кожа начинала чесаться, а в горле вставал тугой ком. Одно дело — половину матча пытаться забыть, что сделал Дэррил. Теперь же, когда об этом знал Джеймс, ужас грозился сжечь меня дотла.
Я снова бросаю взгляд на табло. Там крупными цифрами указано, что МакКи все еще лидирует, — счет 33:30. Я немного успокаиваюсь. Подходит к концу последняя четверть — если благодаря Джеймсу команда сможет набрать очки в этом владении, победа будет куда ближе.
Джеймс пытается передать пас, но мяч выскальзывает из рук ресивера… и угождает прямо в ладони одному из игроков Алабамы.
— Блин, — бормочу я.
Я все же делаю пару снимков, но живот у меня скручивает. У наших будет возможность снова забрать мяч, но тогда счет уже может сравняться — или, если команда Алабамы занесет тачдаун, измениться не в нашу пользу. Я смотрю на команду МакКи: нападающие меняются местами с защитниками. Джеймс срывает с себя шлем, чуть ли не падая на скамью. Парень редко допускал перехваты, и, хоть этот случился почти не по его вине, я была уверена: он чувствует себя ужасно.
Может, ему тяжело сосредоточиться, потому что он думает не об игре, а о поступке Дэррила? Если его отец был прав, из-за моих проблем команда проиграет…
От одной этой мысли меня чуть не тошнит.
Когда команда Алабамы воспользовалась перехватом и занесла тачдаун, стало только хуже.
33:37 в пользу Алабамы. До конца матча остается меньше минуты. Времени у Джеймса достаточно, но филд-гол команду не спасет — нужен тачдаун. Глядя, как команда собралась за пределами поля на тайм-аут — тренер Джеймса объясняет им стратегию, активно жестикулируя, — я напоминаю себе: время еще есть. Джеймс точно способен добиться тачдауна и в таких жестких условиях: в прошлой игре они тоже отставали по очкам, но в итоге нагнали и даже победили команду противника.
Начинается владение МакКи. Позиция на поле хорошая, но две быстрые попытки продвинуться дальше ни к чему не приводят. Начинается третий даун. Тогда Джеймс делает пас, и команде, хоть и с трудом, удается получить новую серию попыток. Я двигаюсь вместе с ними за пределами поля, уклоняясь по пути от игроков, ассистентов и журналистов. На трибунах так кричат, что меня будто отделяет от них сплошной стеной звука. Я ухитряюсь сделать отличный снимок того, как Демариус ловит пас, и еще один — того, как защитник Алабамы пытается схватить Джеймса, который в последний момент успевает увернуться.
Кажется, мяч уже можно бросить в зачетную зону, но глупая задержка соперника отбрасывает команду на десять ярдов назад. Я оставляю камеру болтаться на шее и впиваюсь ногтями в ладони. Джеймс командует игрокам занять позиции. Сейчас второй даун — у них остается шанс выиграть, но время на исходе. Десять секунд в футболе — это два-три броска.
Команда решает не играть вынос — в этом матче они получаются не очень — и пытается сыграть через пас, но в зачетную зону нашим игрокам пройти не дают: у противников хорошее прикрытие ресиверов.
Третий даун.
Такая же попытка. Безуспешно.
Мой живот и так крутит всю игру, а теперь внутри все сжимается чуть не до боли. По лбу, по спине льется пот. Я сую ладони под мышки и подхожу как можно ближе к полю. Трибуны страшно гудят: болельщикам Алабамы не терпится начать праздновать победу — фанаты из МакКи, как и я, ужасно нервничают. Интересно, где сидит семья Джеймса? Наверное, в одной из лож наверху. Все они приехали сюда ради финала — вчера мы вместе ужинали в роскошном ресторане. Однако я могу думать лишь о Ричарде Каллахане — о напряженном выражении его лица, о том, как он подается вперед, глядя на последний розыгрыш мяча.
Четвертый даун. Две секунды до конца матча. Тач-даун и победа для нашей команды — или проигрыш.
— Джеймс, давай! — кричу я.
Мой голос тонет в шуме трибун, но Джеймс чудом слышит его. Он смотрит на меня. Я едва могу различить его лицо — парень в шлеме с маской, — но знаю, что он смотрит на меня.
На меня.
До Джеймса я не особо верила в любовь. Я верила, что она существует и может причинять людям боль, но не в то, что я когда-то по-настоящему полюблю или заслуживаю любви. Каждый шаг того пути, который мы с Джеймсом прошли вместе, доказывал мне: я достойна любви и парня вроде него — хорошего, преданного, заставляющего сердце взлетать одним своим видом. Того, с кем я чувствую, что достойна большего, чем той жизни, к которой приговорила себя подростком. Того, кто подталкивает меня на путь к успеху, защищает и обнимает, когда я плачу. Стоило нам встретиться взглядами на первой вечеринке семестра, как Джеймс заметил трещины в стенах, которые я вокруг себя нагородила, и разбирает их по кирпичику с того самого дня.
Джеймс делает шаг назад, осматривая поле. Ресиверы пытаются пробиться через защиту, но удается это только Дэррилу. У него есть доступ к зачетной зоне — Джеймсу остается лишь сделать пас.
Я не поднимаю камеру, чтобы запечатлеть момент: хочу своими глазами увидеть ту секунду, когда Джеймс поймет, что только что добился победы. Добрался до цели, к которой стремился весь сезон.
Парень бросает мяч… и он пролетает над головой Дэррила.
Время вышло.
Операторы бегут на поле мимо меня, чтобы запечатлеть момент. Игроки нашей команды в недоумении застыли. Игроки Алабамы, стоящие за пределами поля, радостно вопят. Трибуны, где красного и фиолетового раньше было примерно поровну, теперь кажутся алыми: фанаты Алабамы кричат, постепенно осознавая победу своей команды. Я пытаюсь найти взглядом Джеймса, но не могу различить его в толпе.
— Жаль, что он проиграл. Не лучшее время для неудачного броска, — говорит мне Гарольд, сочувственно хмурясь.
Мужчина убегает. Я знаю, что мне тоже следует уйти: я не хочу видеть происходящее. Не хочу смотреть, как Джеймс поздравляет противников с победой и хорошей игрой. Я знаю, что он мог успешно сделать пас: он весь сезон сталкивался с похожими ситуациями. Дэррил был более чем готов поймать мяч. И Джеймс бросил мяч высоко не из-за спешки — лайнмены удерживали защитников, не давая им пробраться к нему.
Этот пас был плохим не случайно.
Он специально передал его слишком высоко.
Он сделал это, потому что не хотел, чтобы Дэррил поймал мяч, — даже если пришлось пожертвовать победой.
И я понимаю: он поступил так ради меня.
40
Джеймс
Когда мяч пролетел над головой Дэррила, я думал, что пожалею о своем поступке, но на деле чувствовал лишь жестокое, жгучее удовлетворение. Всю вторую половину матча я старался держать себя в руках, забыть обо всем и дать игровым инстинктам взять верх. Но стоило мне увидеть лицо Дэррила или заметить у поля Бекс с камерой в руках, как злость, медленно кипящая во мне, грозилась взорваться, словно пороховая бочка. Перед глазами всплывало заплаканное лицо девушки, в ушах стоял ее полный страха голос — и я еле сдерживался, чтобы не врезать Дэррилу прямо на поле, после чего меня точно отстранили бы от матча.
Товарищи по команде, стоящие вокруг, явно в шоке. Они положились на меня, даже не сомневались, что я сделаю удачный пас, — а я их подвел. Я должен чувствовать стыд, особенно перед другими четверокурсниками из команды, но мне все равно. По крайней мере, сейчас, когда мою грудь жжет ярость, а Дэррила я только что поставил на место.
На поле выбегает квотербек Алабамы и направляется ко мне. Он жмет мне руку и поздравляет с хорошим сезоном. Я поздравляю его с победой и говорю, что он отлично играл, — это было правдой, команда Алабамы отлично справилась. В том, что к концу игры счет был
