За пеленой дождя - Анна Карлссон
* * *
Собрав мужа на работу, я отправлялась в город, распихав по карманам записки с адресом и моими данными, которые сочла необходимым указать. Год рождения, имя с фамилией и номером медицинской страховки. Весь день я бродила по улицам, вдыхая воздух свободы. Оказывается мой город очень красивый. Это было первое открытие. Вторым было то, что вокруг по улицам ходят приятные люди, чем-то похожие на меня. Третье открытие меня потрясло — очень сильно, просто безумно хотелось жить. Я чувствовала себя птенцом, только что вылупившимся из яичной скорлупы. Мой прежний маленький мирок всегда был ограничен этой скорлупой, и я думала, что за ее пределами ничего нет. Когда прочные и надежные, как мне казалось, его стены рухнули, была уверена, что смысла в существовании больше нет. Оказалось, что это были не поддерживающие, а ограничивающие свободу стены, за ними простирался незнакомый и интересный мир. Я бродила по городу, знакомясь с новой жизнью. Заходила в кафе и, устроившись где-то в уютном месте, потягивала кофе из большущей чашки, с удовольствием наблюдая за посетителями. Пусть денег в карманах было с гулькин нос, так это всегда так и было. На чашку кофе и мороженое хватало.
Еще мне очень нравилось заглядывать в чужие окна. Раньше за собой такой привычки не замечала. Это оказалось приятно. Я представляла себе, что живу в чье-то квартире, и сама на какое-то мгновение становилась другой. Эта игра так захватывала, что я напрочь забывала, кем являюсь на самом деле. Жизнь за чужими окнами казалось более счастливой. Наверняка там жили веселые люди, влюбленные и любящие, и все у них было хорошо.
— Какая чудесная комната, — я остановилась. Пользуясь случаем, что хозяев не было, а занавески на окнах были не задернуты, я рассматривала обстановку внутри.
Ничего особенного не было. Ни модного ремонта, ни дорогой мебели. Светло и ничего лишнего. Желтые в неяркие букетики обои, скромная мебель, люстра в три рожка со стеклянными в форме лилий плафонами. Но что-то привлекало в этой скромной обстановке. Потом я поняла. Это была детская кроватка в углу комнаты. Ребенка в кроватке не было. Вместо него сидел крупный плюшевый заяц голубого цвета, свесив непомерно длинные уши на круглые сытые щеки. Заяц был тоже несовременным. Таких нынче не делают. Да и сам дом был старым, времен развитого социализма. Поэтому и окна расположены низко. В современных домах первые этажи, как правило, занимают офисы или обслуживающие население службы. Это, конечно, правильно. Вряд ли кто-то испытывал бы радость, если бы знал, что в его окна бесконечно пялятся любопытствующие граждане. Но сама я была рада, что существует это окно, через которое могу погрузиться в счастливые мечты.
Если бы у нас был ребенок, Женечка тоже не стремился бы уйти из дома. Почему я его послушала. Показалось, что заяц в кроватке кивнул своей щекастой головой, подтверждая правоту моих мыслей. Конечно, он не стремился бы уйти. Я была бы для него не просто прачкой и кухаркой, но еще и матерью его дочки или сына. Может, он не любит детей? Вполне возможно. Я и сама не испытываю от них восторга. Очевидно, это потому, что мне приходилось иметь с ними дело в саду. Толпа воинствующих крикунов вряд ли у кого-то может вызывать нежные чувства. Хотя каждый по отдельности был милейшим ребенком. За исключением Семы Мамочкина. Но как он может быть милым при таком, как у него, родителе? Папа ездит на новой иномарке и очень этим гордится. Кажется, он какой-то бизнесмен. Ничего против иномарок и бизнесменов я не имею, но этот папа мне крайне несимпатичен. Каждого, у кого нет иномарки, он считает лохом. Об этом мне поведал сам Сема, заявив, что тоже считает лохами всех, в том числе и меня. Матери, насколько мне известно, у Семы не было. Теоретически она, конечно, была. Только руководству садика, как и воспитателям, о ней ничего не было известно. Развод, с кем не бывает. Сема неоднократно заявлял, что отец отсудил его у матери. Для ребенка это было поводом для гордости. Наверняка он не знал, что такое суд и как можно отсудить сына у матери. Непонятные и такие значимые слова вызывали у него чувство гордости. В его представлении это было что-то наподобие сказки, в которой добро побеждает зло. В глазах ребенка папа всегда является олицетворением добра. В моем же понимании Семин папа был отрицательным персонажем. Частенько в последнее время то здесь, то там появлялась информация о богатеях, воевавших с бывшими женами за право опеки над детьми. Сомнений не было, кто выиграет процесс. С ужасом представляла я матерей, лишенных права воспитывать своих малышей. От этого ненависть к таким вот Семиным папам горела во мне синем пламенем. Я даже смотреть спокойно на него не могла. Все мое нутро переполняла справедливая ненависть. Наверное, ненавидимый мною объект каким-то образом чувства к себе ощущал, потому как вел себя со мной чересчур вежливо.
Даже как-то неестественно вежливо. На все праздники приносил цветочноконфетные подарочки, которые я без сожаления отдавала нянечке Марьяне Валентиновне. Мне бы эта конфета в горло не полезла. Наш ребенок, естественно, ничем не напоминал бы Мамочкина. Это был бы добрый, нежный малыш, похожий на меня или Женю. Все же лучше, чтобы на него. Моя внешность не лучший образец для повторения. Как можно не любить собственного ребенка, который к тому же является твоей копией? А если бы он не был его копией? Такое ведь тоже бывает… Был бы он, к примеру, похож на его папу. Мое воображение тут же нарисовало карапуза с лицом Аркадия Аркадьевича. Зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. Внезапно меня пронзила догадка. А что, если Женечка был уверен в том, что я буду никудышной матерью. Почему нет… Говорят же, что с годами жена становится похожей на свою мать. Подобной матери я бы своему ребенку не пожелала. Похоже, муж был прав, лишив меня возможности иметь детей. Он сразу разглядел мою никудышность и никчемность. Значит, все правильно и закономерно.
Очнулась я от размышлений о собственной никчемности благодаря старушечьему голосу, монотонно бубнящему где-то совсем рядом.
— Все ходют и смотрют, а чего ходют и чего смотрют сами не знают.
