Гнев изгнанника - Монти Джей

— Мне нужно на слушание, заучка, — говорю я, выхватывая футболку из шкафа. — На твоем месте я бы сбежал. И не хотел бы, чтобы нас кто-нибудь поймал.

Напряжение между нами усиливается, когда я натягиваю футболку через голову, ее разочарование практически излучается из другого конца комнаты.

— Тогда не надо было выходить из ванны, — шипит она сквозь стиснутые зубы. — Не говори ему никаких глупостей.

Смех гремит в моей груди, и я не пытаюсь его скрыть, бросая полотенце. Я чертовски хорошо знаю, что ее глаза прикованы к моей заднице, и я не торопясь надеваю джинсы, намеренно не надевая нижнее белье. Я медленно застегиваю молнию, поворачиваясь к ней, когда джинсы садятся как влитые, и улыбка на моих губах становится еще шире.

— Беспокоишься обо мне, заучка? — я поднимаю бровь, поддразнивая ее.

Ее губы приоткрываются, но звука не слышно, только в зеленых глазах что-то мелькает – паника, разочарование. Но больше всего – страх.

Надеюсь, этот страх не позволит ей, черт возьми, зайти в мою комнату еще раз.

Я сокращаю расстояние между нами, пока не чувствую, как от нее исходит жар. Она задерживает дыхание, но не шевелится. Не отталкивает меня.

Я наклоняюсь, чтобы мои губы коснулись ее уха, и тихо, выразительно произношу:

— Не волнуйся, принцесса. Я буду хорошим мальчиком и сохраню твой секрет, — я делаю паузу, давая словам задержаться в воздухе. — Пока что.

До офиса Рука я иду медленно, чтобы полюбоваться персидскими коврами и изысканным фарфором. Я даже останавливаюсь на несколько мгновений у тихо тикающих старинных часов в прихожей, чтобы оттянуть неизбежное.

Этот дом – все, что можно ожидать от многомиллионного поместья на побережье. Но, несмотря на все богатство, он выглядит уютным.

На стенах висят фотографии из семейных поездок, на журнальном столике в гостиной стоят стопки настольных игр. Я даже заметил чертов ростомер на входе в кухню.

Я помню, как приходил домой из школы голодный, открывал холодильник и находил там только еду на вынос двухнедельной давности. Если мне везло, а это было редко, то было еще почти прокисшее молоко.

Еще не успев полностью открыть тяжелую деревянную дверь, я услышал голос судьи.

— Присаживайся.

Я вошел в комнату и огляделся. Пространство было заполнено темным полированным деревом, каждая поверхность излучала богатство и власть. Вдоль стен стояли книжные шкафы с изысканной резьбой, заполненные книги в кожаных переплетах, которые, судя по всему, никогда не брали в руки, не говоря уже о том, чтобы их читать.

Рук сидит за столом, наблюдая за мной в тусклом свете.

— Я постою, — бурчу я, прислонившись к дверному косяку. — Может, начнем? Я хочу спать. Завтра мне в университет. Кто рано встает, тому Бог подает и все такое.

Я смотрю, как он осторожно опускает бумаги в руках и наклоняется, чтобы открыть ящик стола.

— Сэйдж сказала, что ты ищешь работу. В гараже «Инферно» есть свободные вакансии. Твой первый рабочий день будет на следующей неделе.

Я так сильно сжимаю челюсти, что чувствую напряжение в шее и кусаю язык до крови.

— Мне не нужна твоя…

— Помощь? — перебивает он меня, его тон холоден и выдержан. — С моей точки зрения, нужна.

— Тогда умоляй, — отрезаю я.

Если он хочет поиграть в эту игру, то мы можем в нее поиграть.

Улыбка скользит по его губам, тусклый свет отражается на серебристых прядях его каштановых волос. Одна татуированная рука спокойно вынимает сигару из его коллекции, которая, вероятно, стоит больше, чем моя печень.

— Не уважаешь авторитет. Умничаешь. Вспыльчивый. Может, ты все-таки Колдуэлл.

Ярость разгорается в моих костях, бушуя и разрывая каждый сантиметр моего тела, превращая кровь в расплавленное железо. Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони.

Каждый раз, когда отец бил меня, он видел его. Невозможно сосчитать, сколько раз он называл меня «Руком», прежде чем разбивал бутылку об мою спину.

«Парни из Холлоу» – это физическое воплощение моего жестокого обращения. Прошлое отца привело его к наркомании, и эти демоны стали причиной того, что я нашел его на полу в спальне с иглой в руке.

Где были Колдуэллы, когда я умолял кого-нибудь, кого угодно, спасти меня, когда я был ребенком? Когда я был невинным и все, чего я хотел, – это семья, которая бы любила меня в ответ?

Нигде.

Они оставили меня одного, гнить и разбираться с последствиями их поступков. Я – побочный ущерб, который они заперли в шкафу своих огромных домов, где живут со своими счастливыми семьями.

И я должен что? Быть благодарным за это?

Да к черту это все. И уж тем более их всех.

— Никогда, — скрежеща зубами, выпаливаю я. — Понятно? Единственное, что дала мне эта семья, – это кровь. Тяжело переварить мое присутствие, когда ты не считаешь меня своим племянником? Жаль, судья. Я – Синклер. Подавись этим.

Рук ничего не говорит. Просто смотрит на меня.

Но его раздражение ощутимо, оно настолько густое, что его можно разрезать, и оно заполнит пространство между нами.

Судьи из Пондероза Спрингс не существует в этих стенах.

Это просто Рук Ван Дорен и его демоны, выползающие из ада за желаемой плотью.

Покрутив колесико на зажигалке Zippo с выгравированными инициалами, он зажигает сигару. Острые черты его стареющего лица освещаются глубоким оранжевым светом, прежде чем на мгновение скрываются за облаком дыма.

— Ты здесь из-за моей жены, потому что она терпелива и добра, — наконец говорит он, голос его тверд, как всегда. — Я же не обладаю этими качествами.

— Это должно меня напугать? — перебиваю его я, в моем голосе слышится насмешка.

Он наклоняет голову, запах табака и власти обволакивает его, как вторая кожа, и мне становится, блять, тошно.

— Держись подальше от моей дочери.

— Только от одной или от обеих? — я приподнял бровь.

Я давил на него, дразнил. Хотел понять, как далеко мне нужно зайти, прежде чем он сломается, расколется пополам и покажет свое истинное лицо. Не этого почтенного семьянина, которым он притворяется.

Человека, который сжег половину лица моего отца. Человека, которого боятся все в этом городе.

Челюсть Рука сжимается, и он смотрит на меня с чистым презрением. Он сыт по горло моей чепухой, это очевидно.

— Если ты тронешь Серафину, если ты даже дыхнешь