Гнев изгнанника - Монти Джей

— Конечно, принцесса.

— Тебе нужно найти более надежное место для своего дневника. А то он может попасть в чужие руки, — дразнит она, скрестив руки на груди, как будто у нее в запасе целый день, чтобы довести меня до белого каления.

Я закатываю глаза и выпрямляюсь.

— Не думал, что кто-то будет рыться в моих вещах, как енот в мусоре, но приму это к сведению.

— Так это твой дневник? Мило, — парирует она, и ее губы искривляются в той самой раздражающей улыбке.

— Почему ты все еще здесь, Фи? Мы же с тобой договорились, разве нет? Не хочу тебя расстраивать, но я не заинтересован в том, чтобы снова тебя трахнуть.

Ее бровь приподнимается, и я вижу вызов, потребность доказать, что я не прав. Она хорошо превращает каждое мое слово в какой-то вызов. Фи живет вниманием, и если она его не получает, она вырвет его из тебя, будет биться и кричать, если понадобится.

Эта игра в кошки-мышки? Попытки переплюнуть друг друга в ненависти? С меня хватит. У меня есть причины, по которым она мне не нравится, и она их знает. Я не хочу продолжать это, только чтобы она могла смотреть, как я теряю самообладание.

Мне нужно, чтобы этот год пролетел как можно быстрее и гладко, чтобы я мог убраться отсюда.

И этого не произойдет, если ее отец и брат будут пытаться убить меня за то, что мы слишком сблизились за закрытой дверью. А именно это и случится, если мы будем продолжать в том же духе, особенно когда все, что отделяет меня от ее горячих губ, – это полотенце.

Спорить с ней? Это как прелюдия. Мы дразним друг друга, пока кто-то не срывается и не сбрасывает с себя первый предмет одежды.

Секс с Серафиной Ван Дорен – это гребаное самоубийство.

Это было приятно, но я не буду рисковать своим будущим ради оргазма.

— Поверь мне, Синклер. Я лучше воткну вилку себе в глаза, чем прикоснусь к тебе снова, но не будь лжецом, Джуд, — она опускает взгляд, прямо на место, где мой член выпирает из-под полотенца, обернутого вокруг моей талии, а затем морщит нос. — Это некрасиво, чувак.

Боже, я хочу сорвать эту самодовольную ухмылку с ее лица, разорвать на куски зубами эту гордость, которой она так дорожит.

Я тяжело вздыхаю, скрещиваю руки на груди, заставляя тело расслабиться, несмотря на страсть, бурлящую в животе.

— Мой член не слепой, а ты в курсе, что о тебе говорят, Ван Дорен.

— Да ну? — она наклоняет голову, бросая мне вызов. — Просвети меня, грешник. Что обо мне говорят?

Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами. Ее дыхание на мгновение перехватывает, но этого достаточно. Достаточно, чтобы я понял, что она чувствует это напряжение. Притяжение. Эту темную, скользящую энергию между нами, которую никто из нас не хочет признавать, но которая все равно существует.

Скрытую под поверхностью в ожидании, когда один из нас сломается. Сдастся.

Я зацепил пальцем пояс ее джинсовых шорт и притянул ее к себе, пока ее ладони не оказались на моей груди. Я прикусил нижнюю губу, когда ее талия коснулась полотенца, возбуждая мой член под тканью.

Фи – хорошая лгунья.

Умелая и не задумываясь врет, чтобы получить то, что хочет. Но правда, ее правда, живет в ее глазах. И сейчас они тонут в желании и танцуют в лужах похоти.

Я мог бы поцеловать ее прямо сейчас, и она бы позволила мне. Она позволила бы мне делать все, что я захочу, если бы я пообещал избавить ее от этой боли между ее красивыми ножками. Я мог бы трахнуть ее прямо на этой кровати, пока ее родители находятся в соседней комнате, и единственное, что она сказала бы, это: «еще».

Мой палец скользит под ее подбородком, приподнимая его, а мой голос становится шепотом.

— Самая сексуальная задница отсюда до Ниагарского водопада.

Это первый раз, когда я нахожусь так близко к ней при дневном свете, и я наклоняю голову, любопытство берет верх, пока я изучаю ее.

Зеленые.

Ее глаза зеленые – мягкие, прозрачные, как морское стекло, отполированное океаном.

Жаль, что у девушки с такими красивыми глазами такое жестокое сердце.

— Но это как-то скучно. Легко. А я не интересуюсь легкими вещами, — я откидываю ее подбородок, делая шаг назад, заставляя себя увеличить расстояние между нами.

Кровь с моих костяшек окрасила ее подбородок, оставив алый след. Теперь ей придется ходить по дому с моей кровью на коже, пока кто-нибудь не спросит ее об этом или она не посмотрит в зеркало. В любом случае, она запомнит этот небольшой разговор и то, как легко я смог заставить ее сдаться, если захочу.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, румянец распространяется от щек к шее, и я просто знаю, – нравится ей это или нет, – что задел ее за живое.

Отлично.

Она еще на секунду удерживает мой взгляд, сжав челюсти. Я уверен, что у нее был план, она пыталась найти на меня компромат, а теперь уйдет возбужденная и раздраженная тем, что ей это не удалось.

Технически, я делаю ей одолжение.

Злая и возбужденная – это ее лучший образ.

Фи открывает рот, но все, что она хотела сказать, умирает на ее красных губах.

Стук в дверь заставляет нас обоих застыть, как будто нас поймали на месте преступления.

Голос Рука Ван Дорена прорезает тишину, острый, как всегда.

— Джуд, не мог бы ты зайти ко мне в кабинет?

Я не пытаюсь скрыть ухмылку, которая тянет уголки моего рта. Если бы у меня был телефон, я бы сейчас сфотографировал лицо Фи. Ее глаза широко раскрыты, как у оленя в свете фар, и в них нет ничего, кроме чистого, нескрываемого страха.

Она любит изображать из себя крутую, недосягаемую, притворяться лисицей, которая пожирает парней, как свой утренний перекус. Но это все лишь притворство.

Под всей этой бравадой она все еще остается хорошей девочкой, которая играет по правилам своего папочки.

— А если я откажусь? — кричу я.

— На твоем месте я бы отказываться не стал, — спокойно отвечает он, в его голосе слышится тихая власть, не допускающая возражений.

Наступает короткая пауза, прежде чем его тяжелые шаги удаляются, оставляя нас в тишине.

Я прохожу мимо Фи, не торопясь, чувствуя, как