Ты (не) выйдешь за меня (СИ) - Лефлер Арина

Открываю дверцу шкафа, бегло оглядываю свой гардероб.

Есть что взять, только во что складывать?

Ну, Миша, держись!

Устрою я тебе литературный кружок «дама сдавала в багаж».

— А где наш дорожный чемодан? — Осматриваю нашу с Таней комнату, ставшую с некоторых пор моей, пытаясь вспомнить куда могли засунуть чемодан. С выдвижной ручкой и колесиками, купленный специально для дальних поездок.

Не-а, не могу вспомнить.

— Мампап? — громко кричу и выхожу из комнаты.

Мама крутится у плиты, папа сидит за кухонным столом и нарезает мелкими ломтиками соленое сало. Пахнет томатной зажаркой и луком. Кипит в кастрюле бульон.

Борщ. Ум-м-м. Вкуснятина.

От приятного аромата урчит в животе. На часах одиннадцать, обед еще не скоро.

— Мам, а меня позвать забыла? Давай помогу, что делать? — подскакиваю к рабочей столешнице. Хватаю нож для резки капусты. Кочан капусты лежит на досточке уже очищенный от верхних листьев. Мама поднимает голову и мельком глядит на меня, не отрывается от своего занятия: помешивания на сковороде поджарки для борща.

— Кроши, картошка уже сварилась, сейчас помять только осталось.

Я принимаюсь измельчать капусту. Осторожно, боясь порезать пальцы. Я сама покупала когда-то этот нож для мамы. Два лезвия в металлической планке, с защитой, а все равно боязно. Зато капуста получалась нашинкованной тонко и равномерно. И борщ выглядит весьма аппетитно.

— Нина, дай уксус, — просит отец.

Он уже нарезал тонкими брусочками сало, добавил измельченный лук.

— А ты поперчил? — отзывается мама и лезет в шкафчик за бутылкой.

— Канеш, — окидывает отец мамину фигуру, и в глазах загорается огонек хищника. Ага. Котяра.

Уже при возрасте, а туда же. Я частенько замечаю, как папа посматривает на маму. Завоеватель. А мама становится такой глупенькой и милой. Будто ей еще двадцать.

Интересно, когда мы с Мишей вместе, я тоже глупая и милая?

— Мам, капусту всю крошить?

Она окидывает кучку белого крошева. Вздыхает.

— Кроши, салат сделаем. — Ставит перед отцом уксус.

Дорезаю вилок. Осторожно отряхиваю нож. Боюсь сметать с него частички. Кладу в мойку. Сую жменю капусты в рот.

Вкуснотища. Кажется хруст раздается на всю комнату.

— Козочка наша, — смеется мама.

— Ешь, дочка, капусту, ешь, говорят, полезная вещь. — Зыркаю на папу, знаю, на что он намекает. чувствую, как на щеках зреет румянец.

В юности папа пару раз солдатскую шуточку упустил в нашу с Таней сторону, так мама его за закрытой дверью быстро перевоспитала. Главное, даже голос на него не повысила. Только и слышали: «Петр Васильевич…»

— Мампап, а где наш дорожный чемодан? — кручусь в дверях, похрустывая капустой.

— Когда? — поднимает голову отец. Мама молча смотрит, ждет ответ.

— Сегодня вечером, в половине шестого заедет.

— Иди, доставай, я ж тебе говорила, не надолго, — обращается мама к отцу и поворачивается ко мне: — Он его на антресоль засунул, с журналами.

Папа выходит в коридор.

— С табуретки не навернись, — советует ему вслед мама.

— Под руку не каркай, дорогая. — Звучит в ответ добродушное ворчание.

— Куда поедете, не говорил? — спрашивает мама и выливает пережарку в кастрюлю.

— Не-а. — Пожимаю плечами.

— Звони хоть иногда. — Отмерив, сколько нужно, мама добавляет капусту и болгарский перец.

— Конечно. — Мнусь в проходе. Шум в коридоре. Выскакиваем. Отец на табуретке, пустой чемодан в руках, журналы насыпом по коридору.

— Просила же как человека, отнеси в гараж. Ну не читаешь же уже. Только квартиру захламляешь.

Под мамино ворчание складываем раритетные литературные журналы «Дон» и «Роман-газету» в стопку.

— Вот когда вперед ногами вынесешь меня, тогда можешь хоть пионерский костер посреди двора разжечь.

Бурчит недовольно отец, сползая с табуретки.

Это все, что осталось от его огромной коллекции. Два десятка пыльных пожелтевших журнала. Я знаю, что он оставил самые редкие, те, в которых есть первые публикации довольно известных сейчас писателей, причисленных к классикам. Я читала первые главы еще когда училась в школе. Наверное, тогда я и подсела на чтение книг.

— Спасибо, — подхватываю чемодан и несусь в свою комнату.

До половины шестого еще целый день, но хочется собрать вещи заранее, чтобы не метаться потом по квартире как угорелая и кидать в спешке все. что попадет под руку.

День тянется так долго.

Обед.

Дневной отдых.

Отвечаю на Мишины смски в его обеденный перерыв.

Смотрю какой-то фильм, мелодраму.

Заряжаю ноутбук.

В четыре иду в душ и начинаю приводить себя в порядок.

Проверяю еще раз чемодан, сумку, пакет с бутербродами, термос с кофе.

все время напеваю про себя известный стишок: «Дама сдавала в багаж…»

Представляю Мишино лицо, когда он увидит мои сумки.

Хи-хи.

На часах почти пять часов.

В дверь звонят. Бегу открывать.

— Это ты?

Глава 57

— Привет, соседка! — Перед дверью стоит Пашка, наш сосед сверху. В солдатской форме, волосы коротким ежиком, улыбка от уха до уха. Ухмыляется, наблюдая, как меняется мое выражение лица от недоумения до восторга.

— Пашка, привет! — кидаюсь я ему на шею. Он подхватывает меня и прижимает к себе. Кружимся на месте.

Я ожидала увидеть не его, но все же неожиданно. И радостно.

Мы раньше учились в одной школе и даже дружили. Он когда-то ухлестывал за Таней, а всем казалось, что за нами обеими. И даже обзывали извращенцем, любителем тройничков с близняшками. Он жутко на это обижался.

А я была всего лишь связующим звеном. То записки носила, то просьбы о свидании передавала. Потом мне это надоело, и я послала его куда подальше. А тут еще выяснилось, что наша лучшая подруга, Машка, влюблена в него по уши еще с седьмого класса.

Когда Таня не захотела о нем даже слышать, я ему про Машку разляпала. Не знаю, как у меня так вышло, ужас какой-то. Машка на меня злилась долго, но когда он подарил ей на день рождения в одиннадцатом классе шоколадного зайца в фольге и пригласил в кино, простила нас с Таней. Простила за то, что так долго перетягивали его внимание на себя.

А она в это время серой мышкой страдала в стороне.

Что у них произошло, какая такая кошка пробежала, не знаю, но через месяц они сидели в разных углах класса и не здоровались до самого выпуска. И после него, наверное, тоже. На все уговоры и намеки не реагировали никак. Вернее, Пашка просто суживал глаза и сжимал губы в тонкую жесткую линию, цедил сквозь зубы любому, кто лез со своими досужими вопросами: — А тебе какое собачье дело?

А Машка краснела и старалась улизнуть в очередной уголок.

Пашка ушел в армию по-тихому. Без проводов.

У нас в армию всегда провожали громко, всем подъездом. И под военкоматом всегда собирались толпами со всего города: кто с гармошкой, кто со слезами…

А тут. Я заметила, что не встречаю его на лестничной площадке и вообще нигде. Потом только узнала от его мамы, что он взял академический в институте и ушел на срочную службу дополнительным летним призывом.

— А Машка знает что ты вернулся?

В ответ удивленное лицо.

Ну да, он же не в курсе, что я в курсе, что он написал ей смс.

— А ты откуда знаешь? — опускает меня на пол и смотрит с деланной суровостью.

— Ну… Знаю. — Киваю и выразительно смотрю на него.

Ты же у нас всегда самый умный, догадайся сам. С одного раза.

Он смеется в ответ.

— Знает, я же еще утром вернулся, мы вечером встречаемся, — смотрит на часы, — через час.

— Зайдешь? Чаю?

— Можно.

— Пашенька, здравствуй. — Мамин голос за спиной.

— О, Павел, вернулся. — Тянется папина рука.

А я и не заметила, что за моей спиной образовался стихийный зрительный зал.

— Здрасьте, дядь Петь, теть Нин, — кивает Пашка моей маме и подает руку отцу. Мы проходим в кухню.