Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Доброе утро, – я аккуратно прислонила к стеклу удостоверение.
– Чёрт! – дежурный подпрыгнул от неожиданности, еле поймав фуражку.
– Не чёрт, а адвокат.
– Вы, Курочкина, похлеще чёрта, – парень прошелся по тооооненькой грани хамства, но вовремя осёкся. – Что у вас опять?
– Сидоров доставлен к вам этой ночью, – я с силой прикусила кончик языка, чтобы не сорваться на парнишке. И, наверное, так бы и сделала, если б не дикое желание поскорее закончить с этим делом и исчезнуть отсюда. – Я за ним.
– Думаете, это так просто? Он чуть Монина кирпичом не пришиб, вообще-то. Десять швов наложили, – лейтенант встал и начал незаметно разминаться, косясь на электронное табло часов. – Всё, моя смена заканчивается.
– А Монин здесь?
– Нет, его отпустили домой.
– Хорошо, – я готова была зарычать и впрыгнуть в окошко дежурной кабинки, рискуя застрять задницей, лишь бы заставить этого «зеленого» представителя закона прекратить ёрничать. – С кем можно поговорить?
– Начальство придет через час…
– Сейчас с кем я могу поговорить? – терпение моё дало трещину, как и деревянная полка с бланками около окошка, когда каблук моей лодочки вонзился прямо в центр. Юнец застыл, потом сел, а подумав мгновение, снова встал.
– Алексей Генеральчик на месте ещё, они вместе были, – лейтенант записал данные в журнал и отжал турникет, пропуская меня. – Кабинет шестьдесят девять…
– Матерь Божья, – застонала я, на ходу надевая туфли.
Пока шла, зачем-то считала ступени, пыталась успокоить сердце, но оно, как назло, ухало взбудораженным филином. Прижалась к холодной стене лбом, на случай, если начнётся сердечный приступ.
Люсенька, ну ты чего? Что случилось? Ну не страх же это.
– Тогда что? Что, маму вашу, это такое???? – прижала ладонь к груди, испугавшись вибрации. Сердце, как заведенное, с какой-то истеричной силой ударялось о рёбра, выдавливало воздух из лёгких, словно тесно ему было. Еле успела выставить руку, чтобы не рухнуть на пол.
– Соберись! Соберись, девочка…
После трех глубоких вдохов паника будто стала стихать, я даже вновь обрела четкость зрения, а ноги перестали гудеть.
Оборачивалась, как воришка. Смотрела на длинные коридоры, усеянные типовыми дверями, и дышала… Дышала, будто могу лишиться этой привилегии в любую минуту.
Я с ума схожу!
На плечи будто плита бетонная рухнула. Перед глазами калейдоскопом заскакали кадры последних дней, а взгляд застилали непрошеные слезы. Тело было чужим, ватным, бесчувственным. Я даже косилась на лестницу, думая сбежать. Как трусиха. Наплевать!
Но не могу я бросить Ваньку. Не могу…
Стукнула в дверь ради приличия и сунула голову в до боли знакомый кабинет.
– Алексей, доброе утро, – я в привычной для себя манере растянулась в улыбке и взмахнула ресницами, прежде чем войти. – Надеюсь, что вы рады видеть меня.
– Людмила Аркадьевна, – мужчина замер, будто привидение увидел. Взгляд его стал метаться от открытого окна к дверному проёму, очевидно, решаясь, то ли выпрыгнуть, то ли вынести меня вместе с полотном.
– Ну, нет, Алексей, – страх, тревога и волнение вмиг растворились. Вот каждый раз! Каждый грёбаный раз, когда натыкаюсь на орущий взгляд, что-то типа: «Баба за рулем! Тебе в «плейбое» с такими буферами сниматься, а не прокуроров бумажками заваливать. Рабочий «тазик»… Да миллион… Миллион шуток, подколок и вот такой вот едкий и снисходительный взгляд. Все это триггером было, спусковым курком, после чего уже меня было не остановить.
– Вы решили сбежать? Тогда я вам всё же советую окно, – прислонилась спиной к двери, сложила под грудью руки, чтобы не думал, что сдамся без боя. Ну, нет…
– Чем обязан?
– Сидоров Ваня. Он пойдет со мной.
– Людмила Аркадьевна, – Генеральчик вздохнул и опустился на кресло, склонившись над какой-то кипой бумаг. – Я понимаю ваше рвение защитить сироток, но это другой случай. При задержании разбойной группы беспризорников, что поджигали мусорные баки, оперативная группа столкнулась с сопротивлением. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Смутно. Дальше?
– А что, собственно, дальше? – я вдруг поняла, что Алексей косится куда-то мне за спину. – Они разбили голову сотруднику при исполнении. Теперь вы понимаете, о чем я говорю?
– Почему не вызвали органы опеки? Почему директор детского дома узнал об этом только утром? Почему…
Мой последний вопрос комом застрял в горле. Кожа покрылась мурашками, волоски на руках стали подниматься, коленки затряслись, а сердцу вновь стало тесно в грудной клетке.
Дёрнула головой сначала вправо – пусто… Влево… И воздух вспыхнул прямо в лёгких. Взгляд зацепился за металлический турник, спрятавшийся за высоким металлическим сейфом.
Блядь…
Мне даже открывать глаза не нужно было. Я просто знала, что опять угодила в капкан.
Стало душно, костюм стал тесным, по спине побежали капельки пота, а горло вмиг пересохло. И как только сладкий аромат его парфюма коснулся носа, меня словно в прорубь бросили. Без предупреждения и права на помилование.
– Не даёт покоя Мила (автор Карнацкий И.)
В доме снова никому.
Ничего не слышно было,
Кроме слова «почему?».
Почему на клумбе летом
Распускаются цветы?
Почему у мамы нету
Ни усов, ни бороды?
Потому, что наша Мила
Снова ротик не закрыла… Почему же моя Мила снова ротик приоткрыла? Привет, сладкая, как шоколадка.
– Чибисов…
Глава 17
Что за день сегодня? А ведь ещё и восьми утра нет, а на пороге моего кабинета – подарочек. Высокая, статная, а в глазах огнище фигачит. Аж Генеральчик затрепыхался листом осиновым. Нет, я определенно был хорошим мальчиком, раз сама пришла.
Конфетка, а не женщина. И обёртка такая, что приятно смотреть, а ещё приятнее снимать. Нет, не приятнее. С Люсей это как-то иначе… Желание раздеть превращается в потребность, необходимость, и с этим невозможно бороться. Подушечки пальцев печёт, будто угли с кострища зачерпнул, а сердце рёбра начинает выламывать. Сильно. До боли при каждом вдохе.
Эх… Люся-Люся. Моя ты, кошечка дикая…
Облокотился об стену и замер, чтобы не выдать своего присутствия. Лапал её глазами, начиная с тоненьких щиколоток, длинных ног и аппетитной жопки, что так зазывно торчит из-под малинового пиджака.
А эти руки… Тонкие пальчики,
