Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Скажу, если признаешься, что Чибисов тебе в душу запал, – смахнула слёзы Ника. – Кстати, как его зовут-то?
– Да не помню я, – неправдоподобно отмахнулась, желая только не вспоминать о причине моей изуродованной задницы. – Не птица, и ладно…
– Ой, Курочкина! Два тебе по орнитологии!
– В смысле? Что, оп-я-я-я-ять? – взвыла я, сползая всем телом на пол под звонкий смех подруги. Точно! В орнитологи и зоологи надо было идти, а не в юристы.
Я завывала февральским ветром, роняла огромные слёзы. Дело было даже не в фамилии, а в том, что земелька под ногами заскользила. Я с первого курса работаю, прошла и бессонные ночи официанткой в баре, и даже в такси поработать умудрилась, потому что хотелось и поесть, и одеться так, чтобы в академии появиться было не стыдно, пока Баранов сапоги топтал на плацу.
А я не жалею. Нет. Зато я могу и картоху на скорость чистить, и пять комплексных обедов за раз отнести, и всю ночь «бомбить», слушая стенания клиентов. Я все смогу, нигде не пропаду, забери у меня сейчас работу, машину и квартиру. Все равно выгребу и за собой кого хошь вынесу.
– Как твой «куриц»? – Никуся успокаивающе поглаживала меня по волосам.
– Подала заявление на развод. А он плачет второй день у своей матушки на груди в МОЕЙ квартире. Можно я у тебя поживу пару дней? Пока он зализывает обиду, а потом отправлюсь в отпуск, где меня ждут море, пляж и загорелые мужчины…
– Оставайся. Мой ковчег – твой ковчег. И заметь, без кур, козлов и баранов…
Не стала я рассказывать в подробностях нашу последнюю встречу с Курочкиным. Самой вспоминать тот позор не хочется. Можно было бы выбросить его за шкирку, но проблема в том, что меня ноги не несут в квартиру. Кажется, что все пропахло этими варениками с капустой и дрожжевым удобрением для рассады его матушки. Там меня не осталось попросту. Поэтому и возвращаться не хочется.
Мы с подругой ещё немного погрустили, после посмеялись, а потом вместе отправились в мою машину за вещами, с которыми я приехала к ней, зная, что не прогонит.
И лишь коснувшись щекой прохладной подушки, вновь погрузилась в томные воспоминания.
Птичка, значит… Опять птичка.
Перестрелять вас всех надо!
«Или окольцевать…» – сквозь дрёму вторило подсознание…
Глава 16
– Сидоров опять в участке!!! – орала Нина Львовна, совершенно не тревожась о моей так стремительно приближающейся глухоте.
Я отбросила телефон, как заразу, и ещё долго спросонья пыталась понять, где я, что происходит, и который, мать вашу, час???
– Нина Львовна, что случилось?
– Людмилочка, деточка, Ваньку Сидорова опять в участок забрали. Говорят, разбил стекло патрульной машины! – верещала директриса подшефного детского дома. – Ну не мог он! Не мог! Тренер сказал, что если ещё хоть один привод, то накроются его сборы медным тазом, и в спортивный интернат по квоте не попадёт. Людочка, на тебя вся надежда, только на тебя!
– Хорошо, – я скинула ноги с дивана, вспомнив, что нашла приют у подруги, и нащупала на полу часы. Половина седьмого. – В каком участке?
– В четырнадцатом, на Гурзуф…
– Знаю я, где это! – выдохнула и отключила телефон, а потом и вовсе спрятала его под подушкой.
Да что за хождение по кругу? Я словно в дремучем лесу заблудилась и хожу по узкой тропке вокруг этого участка, а заодно и Кирилла Чибисова.
Гадкий Чибисов. Гадкий Сидоров! Ну, погоди, Ванюша, я тебе такую трёпку устрою, сам у меня в КПЗ попросишься.
Собралась я быстро. Натянула брючный костюм, собрала волосы в высокий хвост и выбежала из квартиры, молясь лишь о том, что сегодня не застану ЕГО в участке.
Рулила машинально, ёжась не от зябкого утреннего тумана, накрывшего город, а от собственных мыслей. Давно меня так не колошматило от одного только мужского имени. Вернее, фамилии. А имя я его вообще не рискую вслух произносить, боясь, что материализуется, как чертов джин из бутылки. Вооот… Здравые мысли приходят тебе в голову, Люся! Здравые… Только джин нужен не синий и бестелесный, а прозрачный и булькающий. Чтобы смыть, к херам, это наваждение.
Последний раз мою башенку уносило в открытое море только с Барановым. Да, школьная влюбленность. Да, не голова, а ведро с болтами и взрывающимися гормонами, но зато навсегда запомнится. И секс запомнится, потому что сношались мы похлеще кроликов, стоило только остаться наедине. Ну ладно… Могли и не наедине. И развод запомнится навсегда, а также полтора года адового котла, когда его штормило так, что гул на весь город стоял. С тех пор я и выбирала себе мужиков без пламени в глазах, от таких примерно понимаешь, чего ждать: секс по расписанию, цветы по праздникам, и никакой внезапности.
Знала ли я, что с Курочкиным так получится?
Знала…
Сепарация от маминой юбки должна проходить бурно, дурно, с обидами и желательно лет в шестнадцать. А он был явно просроченным продуктом, правда, маскировался долго. Но был в нём подвох. Был…
И квартиры у него есть, оказывается. А когда в самом начале нашего романа встал вопрос о совместном проживании, он меня пугал двушкой в областном центре с матушкой по соседству.
Но и это меня устраивало, потому что, оказавшись на улице после первого брака, мне подобный аттракцион нафиг был не нужен. Хватит, нахлебалась я и дерьма, и слёз вдоволь. Моя территория – мои правила. Всё! Никаких больше ментов, мужей и птиц!
Аминь!
Что за утро такое? И Баранова, пусть сто лет икает без продыху, успела вспомнить, и собраться за сорок минут, и мимо пробок проскочить.
Не к добру…
Влетела я в участок, как ужаленная. Неслась со всех ног, тревожа ещё сонные стены цокотом каблуков. А в паре метров от комнаты дежурного и вовсе скинула шпильки. Подкралась почти неслышно, но шума избежать не удалось.
Заспанный лейтенант сидел на кресле, лениво убаюкивал себя медленным покачиванием. Фуражка его была сдвинута на лицо,
