Гнев изгнанника - Монти Джей

Я рискнула заглянуть в вырез своей растянутой футболки, глядя мимо своего кружевного фиолетового бюстгальтера на его лицо. С сигаретой на губах он осторожно нажимает на кнопку зажигалки. Я чувствую тепло пламени на коже, наблюдая, как дым поднимается ко мне.

Мои глаза слезятся, когда он отстраняется, зажимая сигарету между двумя пальцами. Лениво затягиваясь, он остается невозмутимым, как будто то, что только что произошло, было плодом моего воображения. Дым вырывается из его рта, поднимается вверх, вверх и уходит в ночь.

— Ты не ответила мне, заучка. Хочешь влюбиться?

Слезы застилают мне глаза, когда воспоминания накрывают меня, горько-сладкая боль поражает физическую боль. Окли под кайфом и неуверенно стоит на ногах, так что удар не слишком сильный. Но мой нос определенно сломан. Горячая кровь течет по моим губам, металлическая и горькая, стекая в рот, а голова кружится.

Дрожь пробегает по моей спине, щекоча кожу под рубашкой, и я сжимаю зубы, сгибая пальцы вокруг левого большого пальца. Я сильно кусаю внутреннюю сторону щеки, и во рту появляется привкус меди, сдерживая крик, который грозит вырваться из горла.

Ты не можешь умереть здесь.

Ты должна вернуться к Джуду.

Ты должна вернуться к своей семье.

Не разрушай жизнь людей, которых любишь, позволяя этому ублюдку убить тебя. Не будь слабой…

Я притворяюсь, что кашляю, звук получается хриплым и влажным, и вырываю большой палец из веревки. Хруст от вывиха вызывает тошноту, а по руке проходит удар молнии.

Слезы текут по моим щекам, смешиваясь с кровью, капающей из носа, но я едва их замечаю. Я сосредоточена только на жгучей волне боли, каждом ее ударе, похожем на извращенную молитву.

В прошлом году, когда я сломала руку, мне казалось, что это конец света. Сейчас это кажется спасением.

Веревка ослабевает, ее волокна царапают разорванную кожу, когда я кручусь. Я заставляю себя оставаться спокойной и собранной, освобождая сломанную руку. Боль невыносимая, но я терплю, сосредоточившись на дыхании.

Вдох, выдох. Равномерно.

Окли беспорядочно ходит по помещению, бормоча угрозы себе под нос, не замечая моей вновь обретенной свободы. Его движения резкие, глаза стеклянные, героин, текущий по его венам, притупляет его чувства. Я никогда не была так благодарна наркотикам, как сейчас, глядя на то, как он разваливается на глазах.

— Ты разрушила мою жизнь… разрушила все! — кричит он, голос его дрожит от ярости. Он хватается за волосы, и его лицо краснеет от той же ярости, которая охватила меня в ночь, когда разбился мой мир.

— Заткнись, к чертовой матери, — вырывается у меня.

Окли замирает, резко поворачивая голову в мою сторону. Его глаза горят от недоверия, затем превращаются в ненависть.

— Что ты сказала, гребаная шлюха?

— Заткнись. К. Чертовой. Матери.

Он бросается на меня с гортанным рыком, руки хватают меня за горло. Я резко взмахиваю ногой и попадаю ему в колено. Удар жестокий, сильный, точный, и он спотыкается.

Окли вопит от боли, удар застает его врасплох, и я успеваю сползти со стула. Мои руки в крови и дрожат, но они достаточно твердые, чтобы схватить холодную металлическую раму, к которой он привязал меня.

Она тяжелая, прочная и гудит, обещая возмездие.

Я не даю ему времени прийти в себя. Я поднимаю металлический стул, все мышцы протестуют, но его вес в моих руках кажется надеждой – холодной, жестокой и неумолимой.

Это надежда, которая не спасает, а дает возможность бороться.

Первый удар пришелся ему в плечо – жестокое столкновение металла с плотью. Удар отразился эхом по всему складу, и отвратительный хруст разорвал удушающую тишину. Его крик пронзил воздух – резкий, неровный, как звук разбивающейся вещи, которую никогда не собирались чинить.

Но я не остановилась.

Я не могу остановиться.

Я бью снова, на этот раз сильнее, стул ударяется о его ребра. Я чувствую, как треск эхом разносится в моих костях, глубокая, гортанная вибрация, которая сотрясает меня до самой души. Его тело судорожно дергается под ударами, звук его хриплого дыхания рвет застоявшийся холодный воздух вокруг нас. Металл скользит в моих руках, мокрый от пота и крови, жестокое свидетельство насилия, изливающегося из меня.

Я ударяю его за девушку, которая доверяла ему, за ее невинность, разорванную на куски ложью, которую он облекал в нежность.

Стул снова опускается, и лицо Окли искажается в уродливой маске агонии, кожа на лбу разрывается под силой моей ярости. Кровь брызгает вверх темными мокрыми струйками, окрашивая мое лицо теплым липким цветом. Его рот открыт, он задыхается, но слова не выходят – только гортанные крики, едва человеческие.

Я ударяю за невинность, которую он украл, за хрупкие, нежные части меня, которые он разбил, только чтобы посмотреть, как они рушатся.

Следующий удар пришелся ему по голове, он был жестоким и первобытным. Раздался отвратительный хруст, когда нежная плоть разорвалась, обнажив сырую, разорванную кожу. Кровь хлещет из раны, ее ярко-красный цвет шокирует на фоне грязного бетонного пола.

Кровь, кости, кожа.

Он больше не монстр.

Только сломанный, избитый человек.

Я выпустила свою боль из клетки, освободив ее, как голодное животное. Она слишком долго была заперта, гноилась внутри меня, и теперь питается задыхающимися рыданиями Окли, его жалкими криками о пощаде, которые отскакивают от стен и падают обратно, пустыми.

— Боже, пожалуйста…

— Бог тебя не услышит. Бога нет. Здесь Бог только я.

Мир сужается до хрипов в груди, до влажных, тяжелых вздохов, которые я выжимаю из окровавленных губ. Я бросаю стул, металл с грохотом падает на пол, и в тишине раздается глухой звук.

Я вся в его крови. Она покрывает мои руки, липкая и теплая, свидетельство его последних мгновений, впивающееся в мою кожу, как след, который никогда не смоется.

Мое тело дрожит, конечности вялые и слабые, я смотрю на разбитое тело Окли. Он едва в сознании, под ним лужа крови, он дергается, отчаянно цепляясь за последнюю нить жизни.

Сегодня ночью я – руки судьбы. Ножницы в моих руках.

Я не уйду, пока эта нить не будет перерезана на две части.

Заставляя болящие ноги двигаться, с каждым шагом испытывая острую боль по всему телу, я хромаю к канистре с бензином, спрятанной рядом с креслом Окли.

Топливо. Кислород. Жар.

Смертельная святая троица.

Окли Уикс больше никогда не прикоснется ко мне.

Глава 32

Ромео

Джуд

5 декабря

— Где она, черт