Гнев изгнанника - Монти Джей

Его рука выскальзывает и хватает меня за волосы, с силой оттягивая голову назад, так что шея напрягается, а мышцы растягиваются до предела. Я чувствую, как его грязные ногти царапают кожу головы, а затем его рука сжимается еще сильнее, и от острой боли у меня глаза на лоб лезут.

Я напрягаюсь, тело застывает, и в этот момент его ладонь с силой ударяет меня по щеке, как кувалдой.

Боль взрывается за глазами, как фейерверк, и от удара зрение затуманивается. Моя челюсть смещается в сторону, появляется тупая, пульсирующая боль, и слабый звон в ушах становится громче, как будто сам воздух вибрирует от насилия.

— Ты не понимаешь, сучка? — голос Окли низкий, хриплый, огрубевший от многолетнего курения и ярости. — Я уже мертв. Ты просто развлечение перед моей смертью.

Я собираю в рот кровь, – густую и металлическую, – и плюю ему прямо в лицо. Плевок приземляется с мокрым хлопком, оставляя на его коже алые полосы.

— Ты бьешь как сучка, гребаный наркоман.

Глаза Окли, затуманенные от удара, сверкают от ярости. На мгновение он замирает, а затем его хватка жестоко сжимается, тянет так сильно, что я чувствую жгучую боль, когда пряди волос вырываются с моего затылка. Мое зрение затуманивается от слез, но я сильно кусаю язык, – так сильно, что чувствую вкус свежей крови, только чтобы не издать ни звука.

— Когда я разберусь с твоим разбитым тельцем, я займусь твоим парнем, — его губы искривляются в злобной улыбке, обнажая пожелтевшие зубы. — Я заставлю Джуда смотреть на все фотографии твоего окровавленного и изуродованного трупа, пока буду забирать его неблагодарную жизнь.

При одном только шепоте его имени я сжимаю челюсти, тело дрожит, я качаюсь на стуле, металлические ножки скребут по холодному бетонному полу.

Джуд. Джуд. Джуд.

Образ его, вынужденного смотреть на меня в таком состоянии – избитую, истекающую кровью, беспомощную – накрывает меня волной отчаяния. Мое тело судорожно дергается, стул скрежещет по бетону, я дергаюсь в веревках. Запястья кричат от боли, веревки впиваются так глубоко, что я чувствую, как они разрезают кожу, но мне все равно.

Я не могу его бросить.

Я не могу быть просто еще одним призраком в его жизни, еще одним именем в длинном списке людей, которые его бросили.

— Удачи, — бормочу я, стараясь говорить как можно более непринужденно, даже несмотря на то, что челюсть пульсирует от боли. — Джуд подвесит тебя на твоих собственных кишках за то, что ты меня тронул.

Окли ослабляет хватку, его глаза темнеют от дикой, необузданной ярости. Не задумываясь, он заносит кулак и с жестокой силой ударяет меня по лицу. Боль разрывает мне глаза, как сильная буря, звук ломающихся костей эхом разносится по пустому складу, острый и окончательный, как выстрел в тишине.

На мгновение все потемнело, и в глубине моего сознания раздался тихий голос Джуда.

— Три часа ночи – время для влюбленных и разбитых сердец, — его кадык подпрыгнул, когда он ухмыльнулся, а вены на шее выступили, словно мелкие корни деревьев, тянущиеся вверх. — К кому относишься ты?

Я проглотила еще одну ложку мороженого, просунув ее между губами.

— Ни к тому, ни к другому, — честно бормочу я, убирая ложку от губ. — Я никогда не была влюблена.

Мягко, так спокойно, что я едва замечаю, я чувствую, как шершавая кожа его ладоней скользит по внешней стороне моих бедер. Целеустремленные пальцы сгибаются вокруг задней части моих ног, чуть ниже края моих потертых шорт.

— Хочешь влюбиться? — шепчет он голосом, похожим на шелк и дым. Мягким, но тяжелым, как будто каждое слово – угроза.

Джуд дает первый взмах крыльев бабочки в нижней части моего живота, в такт с моим сердцем. Я чувствую, как крошечные коконы из шелка между моими ребрами начинают трансформироваться.

Я никогда не чувствовала ничего подобного.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я подозрительно.

Кончики его пальцев впиваются в меня, цепляясь за мои сетчатые леггинсы и привязывая его руки к моему телу.

Я позволяю ему притянуть меня ближе к верхней части его раздвинутых ног.

— Прячусь от ветра, — улыбается он, как будто это очевидно.

Моя грудь сжимается, когда поток воздуха обдувает мой живот. Он поднимает мою мешковатую футболку и прячет голову под тонким материалом. Я делаю глубокий вдох, когда его золотистые волосы щекочут мою кожу.

— Джуд…

Его нос касается моего пупка, заставляя меня тяжело дышать. Он прослеживает огонь, кружащийся в моем животе, как будто он его видит, или, может быть, пламя следует за ним. Сильные руки скользят дальше по моим бедрам, останавливаясь прямо под моими ягодицами, когда он притягивает меня ближе, и моя талия касается его.

Я ненавижу сигареты.

Я всегда ненавидела этот запах, витающий в воздухе. Он напоминает мне ту ночь, когда я случайно сделала глоток из красного стаканчика на вечеринке, думая, что это мой.

Вместо этого меня встретил чертовски вонючий коктейль из прокисшей воды и измельченного сигаретного пепла. Я побежала в ванную и блевала несколько часов, и дело было не только в водке, плескающейся в моем желудке.

И все же я здесь, на Кладбище, где нас может увидеть любой, и все, о чем я могу думать, – это о том, чтобы затянуться.

Нет, я хочу прижаться своими губами к его горлу.

Я хочу почувствовать вкус пропитанной никотином кожи, почувствовать пульс под ней – каждый раз, когда мы трахаемся, я испытываю то самое знаменитое опьянение, о котором так восторженно говорят курильщики. Оно длится долго, опьяняет и вызывает привыкание, как будто я вдыхаю саму сущность этого человека.

Я зависима. Настолько безнадежно пристрастилась, что могу стать заядлой курильщицей, выкуривающей по две пачки в день. При любой возможности, в любом укромном уголке, наши руки исследуют тела друг друга, срывают одежду, рвут кожу.

И все равно этого недостаточно.

Я кусаю нижнюю губу, когда его руки присоединяются к голове под моей футболкой, яркая ткань служит капюшоном, защищая нас от ревущего ветра. Здесь он скрыт от всего мира.

Никто не знает, что