Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

— Увидеть, как ты кончаешь для меня, стоит поездки на скорой, — шепчу я ей в шею. — Ты даже сможешь сыграть мою непослушную медсестру.

Тринадцать дней молчания, тринадцать дней притворства, что случившееся на водонапорной башне не имеет значения – притворства, что я не имею значения.

А потом набраться смелости ревновать сегодня вечером.

Я видел это в ее глазах, эту первобытную, нефильтрованную ярость, когда она подумала, что та девушка подошла ко мне слишком близко. Фи была готова вырвать ей волосы, и она ненавидит себя за это. Я вижу это в напряжении ее челюсти; чувствую в том, как ее пальцы впиваются в мои плечи, пытаясь оставить на мне след.

Фи потеряла контроль, она нечаянно выдала, как сильно она меня хочет, и это разрывает ее маленькую душу.

Эта мысль пробуждает во мне такую первобытную потребность, что это почти больно.

Я хочу оставить на ней след, который даже отрицание не сможет стереть – оставить что-то постоянное, что она не сможет смыть в душе, не сможет забыть в темноте.

Сегодня ночью она признается в этом.

Она хочет меня.

И я больше не буду позволять ей притворяться.

— В твоих мечтах, — шепчет она, и из ее губ вырывается тихий, жаждущий стон, голова откидывается назад, обнажая мне свою бледную шею, как дар.

Я хватаю ее топ и срываю его, обнажая ее грудь прохладному воздуху. Ее проколотые соски мгновенно твердеют, и один только этот вид заставляет мой член болезненно пульсировать под молнией джинсов.

Мой рот прижимается к ней, прежде чем она успевает сделать еще хотя бы вдох. Мой влажный язык гонится за мурашками, расцветающими на ее коже, вырывая из ее губ резкий вздох. Ее спина выгибается, когда я всасываю сосок в рот, и столкновение тепла и металла заставляет ее дрожать. Ее пальцы запутываются в моих волосах, сжимают их в кулак, притягивая меня ближе, как будто она готова позволить мне поглотить ее всю, если я захочу.

Каждый звук, вырывающийся из ее губ, – это удар жара прямо в мой член – прерывистые вздохи, пронзающие меня насквозь. Ее болезненная киска трется о мои колени, как кошка в течке.

Я чувствую ее влажность через грубый деним, напоминающий о том, как мы близки и как далеки. Это пытка, издевательство, от которого у меня болит член.

Он яростно пульсирует, пытаясь разорвать тонкую преграду между нами, отчаянно стремясь погрузиться туда, где ему и место – в эту узкую, влажную киску, отделенную от меня всего несколькими клочками ткани.

Мои зубы скользят по изгибу ее груди, затем впиваются в нежную кожу, достаточно сильно, чтобы оставить след. Я чувствую, как она напрягается подо мной, выгибаясь от боли, даже когда она стонет.

— Вот так, — стону я, прижавшись к ее коже. — Гонись за болью, которую доставляю только я, маленькая предательница.

— Это плохая идея.

— Ужасная.

Ее тело дрожит у меня на коленях, все еще пытаясь бороться с туманом в голове.

— Кто-нибудь может нас увидеть.

— Тонированные стекла, заучка, — бормочу я, проводя языком по бешеному пульсу под ее кожей.

Я снова кусаю ее, на этот раз сильнее, заставляя ее извиваться.

— Никто не увидит, какая ты для меня грязная, предательская шлюха.

Она пытается ответить, но я заглушаю ее протесты сильным поцелуем, наши рты сталкиваются в сражении языков и зубов. Это хаос, сладкий, как мед, но жгучий, как яд – пристрастительно горький.

Мой любимый вкус – Серафина Ван Дорен.

Я ласкаю ее ягодицы, властно их сжимая и направляя ее на твердый бугор моего члена, снова и снова опуская ее, пока она не начинает задыхаться в мой рот, каждый вздох горячее предыдущего.

Она пытается отстраниться, отчаянно пытаясь вдохнуть, но я не отпускаю ее. Я кусаю ее нижнюю губу, удерживая, заставляя ее задыхаться от моего дыхания, проглатывать каждую каплю жажды между нами. Я хочу, чтобы она потеряла голову, была опьянена, пока наконец не поймет, что в нашем извращенном маленьком мире…

Она принадлежит мне.

Только мне.

Я углубляю поцелуй, глотая каждый вздох, вкушая ее беззаветную покорность на губах. Ее маленькие руки запутываются в моих волосах, притягивая меня ближе, ее бедра сильнее прижимаются ко мне, требуя большего. Я сдвигаюсь под ней, следя за тем, чтобы мой член терся именно там, где ей нужно.

Фи отрывает свои губы от моих, и я так тяжело дышу, будто до этого и не дышал вовсе. Ее лоб прижимается к моему, брови сдвинуты, вишнево-рыжие волосы прилипают к мокрой от пота коже, касаясь моего лица.

— Нам нужно остановиться. Мы должны остановиться.

Ее голос дрожит, ногти все еще впиваются в мои плечи, оставляя полумесяцы, которые завтра будут в качестве доказательства. Она цепляется за меня, ее желание противоречит ее словам.

— Ты скажешь «стоп», и все закончится, — шепчу я. — Ты здесь главная, Фи. Всегда.

Это не фраза – это обещание. Как бы я ни хотел потерять себя в ней, я не возьму больше, чем она готова дать.

На мгновение ее жесткие очертания прорезает мягкость, уязвимость, которая появляется и исчезает, поглощенная той огненной упрямостью, которая заставляет меня хотеть и поцеловать ее, и задушить.

А потом она делает то, что я и ожидал от такой девчонки, как она. Она так сильно кусает мою нижнюю губу, что причиняет боль, дергая ее со смесью вызова и страсти, которая пронзает меня до самых яиц.

— Еще одну минуту.

— Еще одну минуту, — повторяю я.

Мои руки скользят вниз, пальцы гладят тонкий шелк ее трусиков, отодвигая влажную ткань, чтобы почувствовать гладкое тепло, ждущее меня.

Фи дрожит под моим прикосновением, ее дыхание резко учащается. Ее волосы рассыпаются по плечам, ярко контрастируя с бледной кожей, обрамляя ее покрасневшее лицо злым ореолом. Греховный румянец поднимается по ее шее и щекам, делая ее почти невинной.

Почти.

— Еще секунду, чтобы почувствовать, как эта жаждущая маленькая киска становится мокрой для меня, — дразню я, прижимая большой палец к ее клитору. Давление достаточно легкое, чтобы подразнить, и достаточно сильное, чтобы заставить ее извиваться. — Правда, распутная девочка?

Ее дыхание прерывается, губы приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но не может. Зрачки расширяются, зеленые радужки поглощены похотью.

Я медленно кружу вокруг ее клитора, рисуя сводящие с ума узоры, от которых ее бедра дергаются в такт моей руке. Холодный металл моего кольца контрастирует с ее горячей кожей, каждое прикосновение вызывает дрожь по ее позвоночнику. Я чувствую, как она сжимается, пытаясь притянуть меня ближе, заставить дать ей то, о чем она не смеет попросить.

— Признай, что ты ревновала, — рычу я, и на моих губах появляется волчья улыбка.

— Иди к черту, — выплюнула она, отчаянно и бесполезно пытаясь прижать меня ближе.

Я мрачно рассмеялся, и мой смех прогремел у нее на шее, когда я раздвинул ее складки и погрузил пальцы внутрь. Дразнил, давая ей почувствовать то, чего она так жаждала, но не давая ей облегчения.

Я слегка отстранился, ухмыляясь.

— Таков план, детка. Но сначала ты скажешь мне правду.

Ее дыхание прерывается, глаза сужаются в упрямом вызове, но я чувствую, как она дрожит, как ее тело ее предает. Она на грани, каждый прерывистый вздох говорит мне, как сильно она этого хочет.

Как сильно она хочет меня.

— Я не ревновала, — врет она, ее голос едва слышен.

Я медленно качаю головой, с усмешкой произнося «тск, тск».

Какая упрямая маленькая девчонка.

Я с силой вдавливаю пальцы, вырывая из ее горла прерывистый крик, и она откидывает голову назад.

— Лгунья, — хриплю я, сгибая пальцы так, чтобы почувствовать, как ее стенки дрожат вокруг меня. — Давай, милая. Признайся, и я дам тебе больше. Ты же знаешь. Знаешь, что я могу доставить этой жаждущей киске чертовское наслаждение.

— Тебе действительно нравится вести себя как ублюдок, да?

Я держу пальцы глубоко внутри, но не двигаюсь, прижимая ее к своим коленям, позволяя ее узкой, мокрой теплоте сжимать меня. Я поймал ее, она беспомощна. Ее бедра дрожат, все внутри пульсирует вокруг моих пальцев, но я не позволяю ей пошевелиться.