Мой вид красоты(ЛП) - Эш Никки

— Лекс, — хрипит Алек. — Тебе придётся объяснить это мне, потому что я чертовски хорошо знаю, что ты никогда бы мне не изменила.

Он прав, я бы не стала. Потому что он – весь мой мир. Вот почему мне приходиться расстаться с ним, потому что он заслуживает большего... лучшего... чем то, что я могу ему дать.

В голове у меня все путается, наверное, из-за слёз, тошноты и отсутствия еды.

— Давай присядем, и я объясню.

Мы сидим на качелях на веранде, и у меня болит сердце. У Микаэлы и Райана самый милый маленький семейный дом. У них большой задний двор со спортивной площадкой для Эр Джея, огибающая веранда с качелями, на которых они могут разместиться втроём, и даже есть белый штакетник. Моя рука тянется к животу, когда я думаю о том, как сильно я тоже хотела бы этого: дом, семью, белый забор из штакетника. Всего несколько дней назад я фантазировала о том, как буду мамой. Теперь я...

— Лекс, пожалуйста, — умоляет Алек.

— Извини, — я делаю глубокий вдох. — Как я уже сказала, я беременна... и это может быть не твой ребёнок, — мои мысли возвращаются ко вчерашнему дню...

— Александрия Скотт, — произносит медсестра с улыбкой на лице.

— Это я, — отвечаю я ей, вставая.

Мы проходим стандартный осмотр: проверяем вес, кровяное давление, температуру.

— Здесь сказано, что вы здесь для подтверждения беременности, — произносит она, закончив записывать все данные на своём iPad.

— Да.

— Идите, переоденьтесь в этот халат и пописайте в баночку в ванной. Напишите на ней своё имя и просуньте в металлическую дверь, — она протягивает мне белый халат. — Я вернусь через несколько минут.

Как только медсестра уходит, я делаю, как она велела, а затем сажусь за стол. Как она сказала, через несколько минут она возвращается, приведя с собой моего врача.

— Лекси, — говорит доктор О'Нил, пожимая мне руку. Мы с моей мамой и Джорджией наблюдаемся у неё уже много лет. — Как у тебя дела?

— Я в порядке.

— Анализ мочи подтвердил, что ты беременна, — я ожидаю, что внезапно почувствую нервозность или беспокойство. Я имею в виду, вот оно. Это подтвердилось. Я беременна. Но я этого не чувствую. Я ощущаю себя счастливой. Образы того, как я рассказываю обо всём Алеку, и он так же взволнован, как и я, проносятся в моей голове.

— В твоей карте указано, что ты не была уверены, когда у тебя были последние месячные, — добавляет она. — Итак, мы собираемся сделать УЗИ, чтобы назвать примерный срок.

— Хорошо.

Она натягивает презерватив на зонд и объясняет, что будет делать внутреннее ультразвуковое исследование, потому что, если у меня слишком маленький срок, то она не сможет уловить сердцебиение с помощью внешнего ультразвука.

Она включает экран, и почти сразу кабинет наполняет громкий свистящий звук.

— Это сердцебиение твоего ребёнка, — объясняет она.

Мои глаза остаются прикованными к маленькому трепещущему сердечку, а я плачу. Сердцебиение. У моего ребёнка сердцебиение. В моем теле растёт живое существо, и через несколько месяцев я смогу подержать его или её в своих объятиях. Я тут же жалею, что не рассказала Алеку. Я не хотела обнадёживать его, если ошибаюсь и не оказалась бы беременна, но теперь он упускает этот удивительный, волшебный момент.

— Исходя из размера плода, я предполагаю, что срок родов – двадцать первое марта, — говорит она. — Срок может измениться на плюс-минус пару дней, — она щёлкает по-своему iPad, затем поворачивается ко мне. — Значит, у тебя примерно семь недель.

Боже, неужели у меня так давно не было месячных? У меня почти два месяца. Я подсчитываю в уме. Это было примерно… И на меня словно выливают ведро ледяной воды, я быстро сажусь, пытаясь глотнуть кислорода. Моё сердце сбивается с ритма, и я не могу отдышаться. Такое чувство, будто вся кровь отхлыневает из моего тела. Я сжимаю грудь дрожащими руками, пытаясь замедлить сердцебиение.

— Лекси, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает доктор О'Нил.

— Можете ли вы сказать... основываясь на ваших расчётах… когда был зачат ребёнок?

Брови доктора в замешательстве поднимаются, но она не задаёт вопросов. Вместо этого она нажимает на свой iPad, затем говорит:

— Мы не можем точно определить дату, поскольку дни овуляции у всех разные, но, исходя из твоего срока родов, это было примерно первое июля.

Первое июля.

В тот день, когда на меня напали.

Эта дата врезалась мне в память. И я почти уверена, что навсегда.

Одна рука грубо хватает меня за волосы, оттягивая голову назад.

Мои колени ударяются о камни.

— Остановись! — умоляю я.

Другая рука скользит под мои плавки от бикини.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляю я.

— Ты грёбанная вертихвостка! А такие вертихвостки, как ты, заслуживают того, что получают.

— Ой! Мне больно. Пожалуйста, не делай этого.

— Лекси... Лекси, детка. Вернись ко мне, — Алек и его мягкий голос.

Я открываю глаза и снова оказываюсь на качелях с Алеком на крыльце.

— Думаю, он изнасиловал меня, — шепчу я, отказываясь встречаться с любимым взглядом. Это первый раз, когда я произношу эти слова вслух, и они кажутся мне наждачной бумагой, когда слетают с моих губ. — Все воспоминания в моей голове... — я подавляю рыдание. — Они приводят к тому, что он насилует меня. И врач… она сказала, что предполагаемая дата зачатия – первое июля.

Когда Алек ничего не говорит, я поднимаю на него взгляд. Его челюсть сжата, а глаза закрыты. Я не могу представить, что творится у него в голове. Ребёнок... это должен быть наш ребёнок. Но есть шанс, что это не так. И несправедливо заставлять его проходить через это.

— Вот почему я не могу выйти за тебя замуж, — объясняю я. — Я не могу просить тебя посвятить свою жизнь мне, когда есть шанс, что я ношу ребёнка от другого мужчины.

Алек открывает глаза и смотрит на меня, и боли, излучаемой в них, достаточно, чтобы искалечить моё сердце.

— Я должна была бы испытывать отвращение из-за того, что, возможно, ношу ребёнка от мужчины, который изнасиловал меня, но я не могу найти в себе сил для этого. Потому что, хотя это, возможно, наполовину и его ребёнок, этот ребёнок также наполовину и мой, и когда я увидела его на мониторе...

— Его?

— Я не знаю. Просто мне показалось неправильным называть его или её «оно». У него было сердцебиение...

Алек кивает.

— Почему ты не сказала мне о своём приёме?

— Я не была до конца уверена, беременна ли я. Когда ты упомянул, что у парней на работе грипп, я подумала, что может быть, и у меня тоже. Я хотела подтвердить это, а затем сказать тебе, чтобы мы могли отпраздновать. Но потом доктор назвала мне даты, и я поняла, что празднования не будет.

Алек поворачивается ко мне всем телом и берёт мои руки в свои. Его взгляд встречается с моим, и я чувствую тошноту в животе. Он предупреждал меня, чтобы я была осторожна. Чтобы не оставалась на пляже допоздна. Я не послушала...

— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня очень внимательно, — настаивает он. — Я люблю тебя каждой частичкой своего существа. Много лет назад я знал, что ты единственная для меня, но я был трусом, слишком боялся потерять тебя, чтобы сказать тебе о своих чувствах. Но потом умер мой отец, и это придало мне смелости не терять ни единого мгновения. После его смерти я понял, как драгоценна жизнь. Как она коротка. Ты можешь всё делать правильно, и всё равно всё может закончиться раньше, чем ты будешь к этому готов.

От его слов у меня перехватывает дыхание.

— Ты моя, Лекси Скотт, — продолжает Алек. — Ты была моей всю нашу жизнь, так или иначе, и если ты думаешь, что эта новость что-то изменит, то ты не понимаешь, насколько сильна моя любовь к тебе.