Испорченная кровь (ЛП) - Кенборн Кора
- Украинская мафия. У них всегда было присутствие в Нью-Йорке и Нью-Джерси, в основном в Бруклине, но благодаря обширным политическим связям Вильфора они внезапно стали новыми игроками на огромной сцене. Они обходят порты и доставляют героин прямиком в оба штата. Никаких проверок. Закаррия даже имеет влияние на Управление по борьбе с наркотиками. Это тоже дерьмо. Нарезанный фентанилом. Вызывает сильное привыкание. Поскольку удары по нашим портовым складам все еще причиняют нам боль, наша прибыль резко упала .
Неудивительно, что он выглядит таким измученным.
- Ты можешь что-нибудь сделать?
- Грейсон ведет себя как гребаный дипломат, советуя нам назначить встречу с Артемом Лиско, Доном Одессы, здесь, в Нью-Йорке. Он хочет попытаться переломить ситуацию в нашу пользу, прежде чем мы объявим тотальную войну за территорию .
- Санти...
Мне внезапно становится страшно, хотя я давным-давно поняла, что испытывать излишние чувства к таким мужчинам, как он и мой отец. Они живут ради убийства. Они живут ради опасности. Это все равно что пытаться любить несущуюся пулю, которая всегда направлена в кого-то, все время молясь, чтобы та, которая предназначена ему, сбилась с пути.
Он отпускает мою руку, чтобы допить остатки своего кофе. - Черт возьми, какая разница... Я все равно завтра умру, помнишь? Он бросает на меня еще один взгляд поверх края своей белой чашки.
- Какого черта ты купил Сэму? спрашиваю я, на время отвлекаясь от своих страхов.
Его губы снова начинают изгибаться. - Консультация у одного из лучших хирургов США.
Я хмурюсь. - Зачем? Его шрамы?
- Нет, вазэктомия.
- Вазэктомия? Я повторяю, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица. - Ты прав. Ты действительно ходячий мертвец.
- Ты придешь на мои похороны? - лениво спрашивает он, наклоняясь вперед, упираясь локтями в стол, приближая свое лицо так близко к моему, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклониться и не прижаться губами к его губам.
- До тех пор, пока я могу носить красное.
- Это наш гребаный цвет. Я бы разозлился, если бы ты надела что-нибудь другое.
Я замечаю, как его взгляд скользит к моим губам.
- Знаешь, это наше первое свидание в жизни.
- И мне тоже не нужно было принуждать тебя к этому... Он откидывается назад, разрушая чары.
Оставляя меня желать большего.
Легкое спокойствие окутывает нас, когда он достает бумажник и бросает на стол полтинник.
- Это хорошие чаевые, - замечаю я.
- Оказывается, это был отличный кофе.
Теперь моя очередь улыбаться. - Ты флиртуешь со мной? Я говорю жеманно, когда он кладет бумажник обратно во внутренний карман пиджака.
- Нет. Это против правил.
- Когда это тебя останавливало?
Он встает, жестом предлагая мне сделать то же самое. - Пора идти. У меня есть двадцать минут, чтобы отвезти тебя через весь город, иначе твой ирландский телохранитель-гора обвинит меня в нарушении условий сделки и вышвырнет пинками до самого Дублина.
Мы добираемся до моей квартиры с минутой в запасе, благодаря тому, что Санти, как обычно, ведет машину как маньяк, лавируя в пробках, как будто этот город принадлежит ему, а не тому, что за Гудзоном.
Он идет открывать водительскую дверцу, когда я хватаю его за руку, чтобы остановить.
- Подожди. Мне нужно тебя кое о чем спросить.
- Вот как?
- Завтра у меня день рождения, и я подумываю о том, чтобы зайти в казино, чтобы утолить очень сильный зуд, который у меня есть, в последний раз ... - Я посылаю ему озорную усмешку. - Ты не знаешь ни одного владельца казино, у которого можно было бы выманить пятьдесят тысяч долларов, не так ли?
Сначала он не отвечает. Вместо этого он наклоняется над консолью и медленно, неторопливо проводит пальцем по моей щеке, отчего мои бедра сжимаются, а сердцебиение учащается.
- Muñequita, - говорит он грубым и низким голосом. - Это будут самые сладкие гребаные деньги, на которые меня когда-либо обманывали в моей жизни. Я даже закажу ужин, чтобы почувствовать себя лучше из-за этого.
- Тогда это свидание, - шепчу я.
- Наше второе за два дня... Осторожнее, сеньора Каррера, - хрипло добавляет он. - Это больше, чем у большинства браков за год.
Глава Двадцать четвертая
Талия
На это уходит больше часа, но я, наконец, нахожу его, скомканное и мятым, на дне моей дорожной сумки.
- Черт возьми.
- Что случилось? Элла поднимает взгляд от своего ноутбука и хмурится. Она сидит, скрестив ноги, на диване, вокруг нее разбросаны конспекты курсов и открытые учебники, похожие на конфетти. Я могу сказать, что она борется с важным заданием. Сейчас только семь утра, а она бодрствует дольше, чем я.
Я поднимаю бордово-красное дизайнерское платье, чтобы показать ей, в каком оно состоянии. - Я хотела надеть это сегодня вечером, но оно выглядит так, словно на нем спало стадо слонов.
- Оставь это на стуле позади себя, - бормочет она, снова утыкаясь взглядом в экран. - Я заскочу в химчистку по дороге на занятия и попрошу у Мии четырехчасовое специальное блюдо.
- Почему бы мне не стать полезной и не бросить это самой, - раздается мягкий голос от двери.
- Máma! Мы кричим в унисон, наш шок разносится по комнате, как пронзительный выстрел пушечного ядра.
Долю секунды спустя мы обнимаем ее, превращая семейное воссоединение Сантьяго в месиво из слез и радости посреди гостиной, и элегантное самообладание нашей матери дает трещину так же сильно, как и наше.
- Что ты здесь делаешь? Элла задыхается.
- У твоего отца здесь дела, и я настояла на том, чтобы сопровождать его.
Мы с сестрой обмениваемся улыбками. Мы разговариваем с матерью каждый день, но наш отец редко разрешает ей покидать пределы своего поместья на острове. Большую часть времени она довольствуется тем, что выполняет приказы папы. Иногда, как сейчас, она протыкает каблуком-шпилькой его ботинок и настаивает на своей свободе.
- Талия, моя прекрасная девочка, - говорит она, поворачиваясь ко мне, чтобы обхватить мою щеку рукой. - Я ни за что не собирался пропускать твой двадцатый день рождения.
- И я скучала по тебе, - бормочу я, снова утыкаясь в ее стройное плечо, чувствуя, как тяжесть всего, через что я прошла, давит на тонкий барьер моего самоконтроля. За последние несколько недель я разговаривала с ней по скайпу больше, чем когда-либо прежде, но нет ничего лучше, чем быть окутанным ее теплом и уверенностью.
- Во сколько тебе нужно быть на работе, милая?
- Через час, - всхлипываю я, уже сдаваясь.
- Элла, - слышу я ее голос. - Перелет был долгим, и я бы с удовольствием выпила кофе. Не могла бы ты приготовить мне очень крепкий эспрессо и принести его в комнату Талии?
- Конечно. Где Pápa?
- Он с Эдьером и Сэмом.
Все, без сомнения, прошли ускоренный курс изучения украинских ругательств.
- Пойдем, - говорит она, поднимая мою голову со своего влажного плеча и вытирая мои слезы. - Я хочу поговорить с тобой наедине.
Она ведет меня в спальню и усаживает на край одеяла, все еще прижимая мою руку к своей груди.
- Máma—
- Тише. Сначала я хочу тебе кое-что сказать. Она подносит мою руку к своим губам и нежно целует ее. - Раньше я думала, что я храбрая, Талия Сантьяго, но у тебя, моя дочь, сердце львицы и душа тигрицы.
- Я потеряла твое ожерелье, - бормочу я, уставившись в пол. - У меня украли его в Италии.
- Предметы не важны, - упрекает она. - Важны воспоминания, которые живут внутри моментов.
— Но, Pápa...
- Купит мне еще, - заверяет она. - Дорогая, я даже не собираюсь притворяться, что понимаю, через что ты проходишь или что ты преодолеваешь. Я не собираюсь сидеть здесь, покровительствовать и сочувствовать. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом. Что бы тебе ни понадобилось. В какой бы тьме ты ни оказалась...
