Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Острый красный ноготь на моем указательном пальце прерывает его, когда я прижимаюсь им к его груди.

— Этого.

Тычок.

— Никогда.

Тычок.

— Блять.

Тычок.

— Не было.

Тыч…

Джуд ловит мою руку на полпути, сжимая ее крепко, но не до боли, и проводит большим пальцем по внутренней стороне запястья. Я пытаюсь вырваться из его хватки, но он только сжимает мою руку еще сильнее, медленно и лениво потирая большим пальцем мое запястье, как будто оно принадлежит ему.

Его присутствие душит меня, его прикосновения разжигают угли воспоминаний, которые я хочу похоронить в глубине своего шкафа вместе с остатками гниющих скелетов.

Ярость сотрясает меня, когда он наклоняется ближе.

Пряди светлых волос скользят по моей щеке, когда его нижняя губа касается мочки моего уха.

— В ту ночь ты стала предательницей, и тебе нравилась каждая секунда.

Эти слова попадают в цель, заставляя трепетать все мои нервные окончания, зажигая огонь в моих венах.

Я выбрала удовольствие вместо верности.

Эта вина живет в моем желудке. Этот голодный рой насекомых и их крошечные, настойчивые укусы впились в мою плоть, безжалостно пожирая мою преданность семье, разъедая меня изнутри и оставляя пустой. Я всего лишь оболочка, пожираемая невидимыми мучениями.

Я боюсь, что он расскажет людям, что мы трахались. И это абсолютно пугает меня.

Но страх никогда не владел мной и не будет владеть.

Страх – это гнев.

Страх мимолетен, временен, но эта ярость во мне? Она высечена в костном мозге. Живое существо. Рычащее, дикое существо, укоренившееся глубоко в моей душе, и оно никогда не было таким голодным, как в этот момент.

— Хочешь поспорить? — резко говорю я, вырывая руку из его хватки и задирая подбородок. — Давай поспорим.

Джуд прикусил нижнюю губу, обнажив злобную ухмылку.

— Я тебя слушаю.

— Если вдруг Бог сегодня будет на твоей стороне и ты выиграешь, я удвою свою ставку. И даже если ты проиграешь, тебе ничего не придется платить.

В его глазах мелькнуло мрачное веселье, он навис надо мной, его тень упала на мои колени, как проклятие.

— А если Бог давно забыл обо мне?

Я сжимаю челюсть и подавляю тошноту, подступающую к горлу, мой пульс бешено бьется на шее.

— Тогда это… — я показываю пальцем на нас. — То, что случилось на водонапорной башне? Мы забудем об этом. Все будет кончено. И ты даже не посмеешь дышать в мою сторону.

— Слишком, блять, легко, — он с горечью смеется, качает головой и отходит от меня к мотоциклу. — Давай поиграем, заучка.

Я хочу только одного – спрыгнуть с мотоцикла и врезать кулаком по его усмехающемуся рту. Взять ближайший острый предмет и вонзить его ему в глаз.

Но я не делаю этого.

Я не двигаюсь, просто сижу, заставляя свое тело оставаться неподвижным, в то время как каждый мой мускул кричит о желании высвободиться.

Если я выиграю сегодня? Я верну себе власть. Я снова буду контролировать ситуацию. Джуд Синклер снова станет тем, кем всегда был – глупым, противным насекомым под моим ботинком, которое нужно проигнорировать и раздавить.

Остатки того, что он и Окли натворили, все еще живут во мне. Они сидят в моих ребрах, обхватывают органы в груди, и я чувствую, как они дышат там с каждым ударом сердца.

Я злюсь, что огонь не довел свое дело до конца.

Я хотела, чтобы они почувствовали, как их внутренности разрываются на куски. Чтобы они чувствовали каждую секунду, когда пламя лижет их плоть, а легкие задыхаются, пытаясь сделать вдох воздуха, которого никогда больше не получат.

Если бы я могла все повторить, я бы заперла двери церкви. Села бы на траву и слушала, как их крики эхом раздаются в моих ушах. Ждала бы с широко открытыми глазами, пока их кости и пепел церкви Святого Гавриила не стали бы одним целым.

Я хватаю шлем с земли и натягиваю его на голову, наблюдая, как его длинная нога перекидывается через сиденье мотоцикла.

— Эй, одиночка! — кричу я, перекрикивая рев его мотоцикла, который оживает. — Не забудь поцеловать после меня асфальт.

Когда мой отец впервые научил меня ездить на мотоцикле, я запаниковала и врезалась в бок его машины. Осталась неприятная вмятина, и первое, что он сказал мне, убедившись, что я в порядке:

— Газ не в твоей руке. Он в твоей крови.

Я не поняла, что это значит, пока не почувствовала комфорт, разгоняясь до 140 км/ч на двух колесах.

Мотоцикл чувствует, когда ты боишься.

Если ты едешь с мыслью о том, что можешь разбиться, ты разобьешься. Ты должен отпустить контроль.

Это единственный момент, когда я отпускаю все. Все защитные механизмы отключаются, все мысли уходят, и езда – единственное время, когда я позволяю себе быть полностью и абсолютно уязвимой.

Кладбище оживает, пульсируя под мерцанием огней. Оно кричит, и в ушах звенит грохот ржавых трибун. Когда-то яркие флаги и баннеры теперь изношены и развеваются на ветру, цепляясь за старые столбы.

Толпа, кажется, воет еще громче, когда появляется девушка в крошечных синих джинсовых шортах, ее покачивающиеся бедра вызывают бурный восторг, когда она на мгновение поворачивается к зрителям, прежде чем останавливается всего в нескольких метрах от меня.

На трассе воцаряется тишина, когда она поднимает свою нежную руку, создавая в воздухе напряженное ожидание. Оно вибрирует на моей коже, поднимая волоски на руках, и я отпускаю ручку газа, позволяя моему мотоциклу издать гулкий рык.

— Один круг. Восемьсот метров. Без нарушений, — она тянется за спину, расстегивает ярко-розовый бюстгальтер и с улыбкой вытаскивает его из-под майки. — Или с ними.

Джуд стоит рядом со мной, его тень мелькает в моем поле зрения. Я не привыкла обращать внимание на своих противников, но физически не могу себя сдержать. Он как чертов комар, его невозможно игнорировать.

Я быстро смотрю налево, на внутреннюю полосу, и вижу, что он уже смотрит на меня, темный шлем закрывает его глаза, голова слегка наклонена в безмолвном вызове.

Его бедра плотно обхватывают мотоцикл, выцветшие джинсы обтягивают сильные ноги. Ткань его черной футболки натягивается на груди с каждым ровным вздохом, вены пульсируют, когда он нажимает на газ, заставляя мои бедра дрожать.

Мой взгляд останавливается на золотой цепочке на его шее, маленький кулон висит прямо на впадине горла, блестя под тусклым светом. Я сжимаю челюсти и снова смотрю вперед.

Я ненавижу, что обращаю на него внимание. Еще больше я ненавижу то, что мой живот наполняется этими злобными, ужасными бабочками, которые, кажется, просыпаются, когда он рядом.

Если бы я могла пересадить личность кого-нибудь другого в тело Джуда? Он бы стал идеальным. Но, к сожалению, современная медицина еще не развилась настолько, чтобы помочь мне в этом, поэтому мне остается мириться с придурком, который настолько сексуален, что мне физически больно.

Размытый розовый кусок ткани развиваются на ветру, тепло наполняет мой живот, вырывая Джуда из моих мыслей и оставляя меня пустой.

Это моя любимая часть.

Перед тем, как я срываюсь с линии, когда остаемся только я и двигатель, гудящий подо мной, его ритм синхронизируется с биением моего сердца, и я не могу понять, где заканчивается мое сердцебиение и начинается рев мотоцикла.

Мы как одно целое. Каждое движение ручки газа, каждая вибрация рамы ощущается как кровь, пульсирующая в моих венах.

Мир сжимается, и я становлюсь неосязаемой. Здесь меня ничего не может коснуться. Ни стервятники из Пондероза Спрингс, ни ожидания от фамилии Ван Дорен. Даже воспоминания, преследующие меня по ночам, не могут до меня дотянуться.

Это ощущение, будто я обманула смерть.

— Гонщики готовы? — мурлычет наша флагманша, покачивая бедрами, чтобы подразнить толпу.

Ее бюстгальтер падает, и эхо слова «Старт!» гудит в моих ушах.