Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Думаю, так бывает, когда рассказывают только одну версию истории. Когда рассказчику не доверяют или повествование строго контролируется, никакие другие точки зрения не рассматриваются.

Мы забываем, что даже самые худшие представители человечества все равно живут обычной жизнью. Например: серийному убийце тоже нужна еда, чтобы выжить, поэтому он ходит в магазин за продуктами. Безжалостный киллер будет соблюдать правила дорожного движения, останавливаясь на красный свет, а в моем случае жестокий отец каждый вечер перед сном читает своему ребенку.

Мой отец был хорошим родителем, когда не был под кайфом. Он позволил мне унаследовать его любовь к книгам. До тех пор, пока мне не исполнилось одиннадцать, он читал мне, пока я не засну, а это происходило быстро, если сказка была длинной.

Даже когда я стал старше, когда он приходил в себя после кайфа, мы разговаривали о том, какую книгу я читаю. А когда я начал писать свои собственные рассказы, мы сидели поздними вечерами на кухне и делились тем, что написали за последние несколько дней.

Я могу принять то, что он не был хорошим человеком, что он делал ужасные вещи, потому что когда он в последний раз был абсолютно трезвым? Но он был честен в отношении того, кто он есть. Он никогда не пытался быть кем-то другим.

Ван Дорены и остальные члены их испорченной компании контролировали поток информации в Пондероза Спрингс, доминировали над ней так, что никакие другие точки зрения не учитывались. Ни моя, и тем более ни моего отца.

Это превращает их в самых ужасных монстров.

В тех, кто притворяется, что они не такие.

В окно стучат, и я не глядя знаю, что это очередной наркоман. Я быстро подписываю букву «Э» внизу страницы, закрываю тетрадь и говорю себе то же, что повторяю с тех пор, как отец впервые поднял на меня руку.

Это не навсегда. Всего на год.

Мое будущее – в Калифорнии. Где никто не знает моего имени. Где нет прошлого, только новое начало.

Это мое «на время».

Я не буду гнить здесь.

Я тяжело выдыхаю, выходя из машины, и дважды проверяю, что запер двери. Это опасный район Уэст Тринити Фолс, и я не хочу, чтобы какой-нибудь наркоман угнал мою машину, чтобы раздобыть денег на дозу.

Подъезд к дому Окли забит машинами, и я точно знаю, что меня ждет внутри. Там будет полно людей, все под кайфом, и это последнее, с чем я хочу сейчас связываться.

Трейлерный парк – это лабиринт старых домов, у некоторых нет окон, а обшивка покрыта ржавчиной. Не знаю, как в половине из них можно жить. Чувствуя запах марихуаны с улицы, я поднимаюсь по потрескавшимся деревянным ступенькам на крыльцо.

Либби, местная бродячая кошка, виляет между моих ног, ее оранжевые полоски освещены мерцающим светом с крыльца. Я наклоняюсь, глажу ее по голове ладонью, но звук ночной ссоры соседей заставляет ее убежать и спрятаться.

Зная, что дверь не заперта, я поворачиваю металлическую ручку и открываю дверь, сразу же почувствовав запах алкоголя и марихуаны.

Тесная гостиная затянута дымом и забита людьми. Пара лиц смотрит на меня красными глазами, когда я вхожу, но большинство слишком пьяны, чтобы заметить мое появление.

Из динамиков играет музыка, сотрясая пожелтевшие стены, когда я смотрю в сторону кухни. Я отказываюсь от идеи взять что-нибудь поесть, когда вижу, как какой-то парень нюхает кокаин с обломанного кухонного острова.

Проходя мимо входа в кухню, я пинаю несколько пивных банок и обхожу компанию из десяти человек, играющих в карты на коричневом ковре, испещренном ожогами от сигарет. Я замечаю пару, которая практически трахается у стены возле телевизора, как раз в тот момент, когда открывается дверь спальни Окли и выходит последний человек, которого я ожидал увидеть.

Ну-ка. Что это тут у нас?

Эзра Колдуэлл накидывает капюшон на черные волосы и оглядывается по сторонам, чтобы никто его не заметил. Не могу его винить – если бы мой отец владел большей частью Пондероза Спрингс, а я выходил из дома известного наркоторговца, я бы тоже прятал свое лицо.

Интересно, знает ли мой любимый дядя, чем в тайне занимается один из его драгоценных близнецов?

Я смотрю, как Эзра поворачивается на пятках, направляется к задней двери и исчезает, как будто его здесь и не было.

Я начинаю думать, что на территории язычников не все так радужно. Эзра – наркоман, а Фи – одинокая сучка. Это наводит меня на мысли, что в этих стеклянных домах гораздо больше секретов, чем они позволяют людям думать.

— Привет, грешник.

Я бросаю взгляд налево, обратно в гостиную, и вижу блондинку, с которой, кажется, заканчивал школу, и которая смотрит на меня с места на потертом клетчатом диванчике.

Она улыбается мне и показывает на свою грудь.

— Джесси. Мы ходили на одни и те же уроки.

Джесси хорошенькая, красивая в своем поношенном американском стиле. Сиськи, вываливающиеся из ее топа с глубоким вырезом, подсказывают мне, что она может быть хороша в постели, но она не в моем вкусе, и я не настолько хочу трахаться, чтобы притворяться, что она мне нравится.

Пока я не найду ту, с которой буду чувствовать себя как в тишине, все это просто бессмысленный шум.

— Я…

— Джесси, девочка, подержи-ка.

Моя кровь застыла в жилах, когда меня перебила женщина в возрасте, сидящая на диване. Она подозвала пальцем девушку, стоящую передо мной, а затем бросила на стеклянный кофейный столик пластиковый пакет с белым порошком.

Я бы, наверное, спрятал его под коврик, как кокаин, если бы она не достала из сумочки погнутую серебряную ложку и чистый шприц.

Боль отзывается эхом в груди, когда я вспоминаю, когда в последний раз видел такую иглу. И как впервые увидел нечто подобное.

Мне было восемь лет, когда я впервые застал отца за употреблением наркотиков. Была середина января, земля была покрыта снегом. Запах белого уксуса, который слишком долго простоял на солнце, привел меня в его спальню.

Когда я спросил, что он делает, увидев синюю повязку на его предплечье и наполненный шприц, направленный в вену, он взорвался. Разгневанный тем, что я помешал ему, он выкинул меня на улицу и запер дверь.

Я простоял в морозную зиму несколько часов, без обуви и верхней одежды. Только я и снег, пока не появилась бабушка. Я пробыл два дня в больнице, где меня лечили от переохлаждения.

Папа даже не заметил, что я пропал. Даже не вспомнил, что оставил меня на улице.

После этого я перестал ему мешать.

— Ты в порядке? — спрашивает Джесси.

Эти слова возвращают меня в настоящее. В мое настоящее, а не в прошлое, которое я не мог контролировать, а в мою нынешнюю жизнь. Я сам выбрал быть здесь, окружить себя этим, а не моим отцом, как раньше.

Я переводил взгляд на Джесси, которая все еще смотрела на меня. Мои глаза скользили по ее телу, я уверен, что она думает, будто я ее разглядываю. Я следил за линиями ее тела и в изгибе ее руки нашел то, что искал.

Небольшие красновато-пурпурные синяки украшают кожу вокруг ее вен. Моя челюсть напрягается. Героин еще не успел отнять у нее красоту. Уверен, она все еще убеждает себя, что это обойдет ее стороной.

«Это только ради удовольствия», наверное, как-то так она думает.

— Это Оукс дал? — спрашиваю я, ошеломленно указывая на пакетик с героином.

— Да, хочешь по…

— У тебя есть максимум месяц до того, как начнут выпадать первые зубы. Может, неделя, прежде чем вены на твоих руках лопнут, и ты начнешь искать место для укола между пальцами ног, — выплюнул я, глядя ей прямо в глаза. — Ты не умрешь красивой, но умрешь молодой.

Я оставляю ее сидеть там с полуоткрытым ртом, проталкиваюсь через толпу в узком коридоре и срываю свою дверь с петель. Хотелось бы мне верить, что мои слова достаточно шокировали ее, чтобы она бросила это дерьмо, но я не питаю большого доверия к человечеству.

Когда героин обволакивает тебя своими холодными, скользкими объятиями, он шепчет тебе на ухо сладкие слова и обещает, что тебе не будет больно. Он заставляет тебя поверить, что все, что тебе нужно, – это он, а потом забирает все, что у тебя было, и остается единственным, что у тебя осталось. Ты следуешь за ним, веришь ему, пока он не приводит тебя на кладбище и не бросает лицом вниз в могилу, которую ты сам себе и вырыл.