Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми
Я смотрю на него, отказываясь реагировать.
‒ Кто сможет устоять передо мной в этом теле?
Он выпячивает грудь в своей нынешней форме, в то время как свет дома освещает его ярким светом и длинными тенями. Даже глаза у него вылезают из орбит и отталкивающе выскакивают.
‒ Я очарователен. Бедняжку было слишком легко убедить, напичкать наркотиками и заставить пойти на все ради большего. Люди так восприимчивы в наши дни, так забавны.
Я подавляю желание укусить в ответ, позволяя ему прихорашиваться.
‒ Мой молчаливый друг, ‒ продолжает он. ‒ Я верю, что у меня есть преимущество. Я еще буду контролировать тебя. Нам было бы так весело вместе, тебе и мне.
Самодовольный, он посмеивается, его внешний вид возвращается в нормальное русло, и он пробирается в дом. От него я чувствую запах серы и влажной грязи. Вероятно, он заползет в подвал и выпустит своих червей. Мои губы кривятся от отвращения.
Хаос последует за ним. Так всегда бывает.
Я поднимаюсь в небо и нахожу машину Саммер, которая едет по главной дороге.
Запахи собравшихся людей, приготовленной еды и алкоголя доносятся до меня, преодолевая стойкий дым и серу в моем носу. Из некоторых построек играет музыка. Несколько жителей глазеют на сгоревшее здание, но никто не задерживается. Для центра деревни, уже охваченной тенью сущности демона, необычайно тихо.
Саммер проезжает мимо окраины города, следуя по маршруту, который я выучил. Вскоре семья добирается до своего фермерского дома, быстро разгружает машину и запирается внутри на ночь. Я сижу на дереве со своими новообретенными товарищами-летучими мышами.
Тридцать минут спустя в спальне Саммер включается свет. Она смотрит на балкон через окна, хотя дверей не открывает. Ее эмоции взволнованы ‒ она снова напугана. Пытаясь успокоиться, ее руки обхватывают керамическую чашку. «Хорошая девочка».
Ей понадобится ее смекалка.
Черви Эдрайола не смогут добраться до нее так высоко над землей.
Только затишье длится недолго. Она отворачивается от окна и ходит по длинной, узкой комнате. Возбуждение вырывается из нее и во мне.
Я слетаю с дерева, пробираясь сквозь тусклый лунный свет и сажусь на крышу дома. Я устраиваюсь над ее окном в крыше, и ко мне присоединяются несколько летучих мышей.
Саммер поднимает глаза, наши взгляды встречаются, и она сглатывает, на мгновение испугавшись, и я напрягаюсь в ответ. На этот раз она не говорит мне уйти. Даже если бы она хотела, чтобы я держался на расстоянии, я бы никогда не исчез.
Мы смотрим друг на друга ‒ кажется, часами.
Длинными и медленными вдохами я использую нашу связь, посылая ей энергию безопасности, волны своей защиты. Ее глаза закатываются и, наконец, успокаиваются, когда она засыпает. Пустая чашка выпадает из ее рук, когда Саммер погружается в сон.
Ночь проходит, и облака рассеиваются. Завтра небо будет ясным.
Когда приближается рассвет, я чувствую, как начинается скованность, распространяющаяся из центра моего тела. Вскоре мне придется замолчать, и я вернусь в магазин, надежда, что Саммер придет и найдет меня, горит в груди.
Глава 10
Ослепленный дневным светом
Саммер
Звонит будильник, и я вздрагиваю, скрещивая руки на груди и делая резкий вдох. Мои глаза устремляются прямо на люк в крыше, щурясь, когда я привыкаю. Меня приветствует мягкий серый с золотым утренний свет, а не угловатое лицо с клыками и рогами или крыльями с жесткими гребнями. Прищурившись сильнее на чистое небо, я кладу руку на часы и выключаю будильник.
Он ушел. Летучие мыши тоже. Слава богу, уже день.
Куда он делся? Он позирует на улице среди деревьев с видом на дом моих родителей или вернулся в музей? Я смотрю на балкон ‒ там его тоже нет. Высвобождая ноги из одеяла, я колеблюсь. Я мокрая между бедрами. Оглядывая комнату, чтобы убедиться, что я одна, я поднимаю одеяло и провожу рукой по пижамным штанам.
Еще не время моих месячных.
Касаясь места между ног, мои щеки заливаются жаром. Моя внутренняя плоть чрезвычайно чувствительна, как будто с ней играли. Я поджимаю губы и провожу пальцами по скользкой щели, и они становятся влажными. Натягивая простыню на голову, я оглядываюсь и сбрасываю трусы. Влажное, ясное возбуждение окутывает меня, проливаясь из моей киски и пропитывая простыни. Раздвинув ноги дальше, я проверяю вход, обнаруживая лихорадочный жар и опухшую кожу. Тихий стон вырывается из меня, когда я падаю обратно на подушки, обводя пальцем вход, а затем делая то же самое с клитором.
Мои мысли становятся похотливыми, когда я тру свою плоть, внезапно нуждаясь в оргазме. «Сейчас». Лаская сильнее, растирая пальцами и ладонью, я дергаю бедрами, сдерживая сдавленный крик. Оргазм ускользает от меня, и моя потребность становится отчаянной.
Я опустошена.
Так пуста.
Я хочу… нет, мне нужно, чтобы в меня вонзилось что-то большое и мощное. Я хочу секса. Моя спина выгибается, когда я просовываю пальцы внутрь, получая удовольствие изнутри. Но они не наполняют меня. Я поворачиваюсь, надеясь найти нужное место, и одеяло соскальзывает с моего лица. Мой взгляд останавливается на потолочном люке.
«Большой член Зуриэля…» Я представляю, как он бездумно толкается, наполняя меня так остро, как мое тело жаждет. Я представляю, как его большие пальцы с когтистыми кончиками сжимают мои бедра, пока он прижимает свое массивное тело к моему. Глядя на угол, где он поймал меня своими крыльями, я представляю, как он подчиняет меня, гладит, успокаивает. Он раздевает меня и сует свой член между моими дрожащими ногами.
‒ Теперь мы связаны, Саммер…
Еще один толчек.
‒ Связаны.
«Ох…» Мой рот открывается, когда фантазия становится бешеной, хаотичной и неправильной.
Если бы он попробовал это по-настоящему, я бы закричала.
Он накрывает меня своей массой, окружает своими крыльями и...
Я вспыхиваю, удовольствие струится от киски к кончикам пальцев рук и ног. Мои ноги сгибаются, сжимаются, когда оргазм охватывает меня, заставляя меня сгибаться и сгибаться снова, каждая волна врезается в другую. Я сдерживаю вскрик, убираю руку и сжимаю постельное белье, отдаваясь танцу, двигая бедрами. Мой взгляд все время не отвлекается от угла.
Оно угасает слишком быстро, оставляя меня задыхающейся, напряженной и желающей большего. Я не удовлетворена. Удовлетворение кажется невозможным.
Потом мой пот становится холодным, а мокрые простыни ‒ липкими. Появляется смущение. Подтянув ноги к себе, я ругаюсь себе под нос.
«Черт». Да что б меня.
В отчаянии я заменяю простыни. Мои родители смотрят, как я отношу старые в стирку, напоминая мне, что им нужно, чтобы я отвезла их в больницу. Обвиняя месячные, я бегу в душ, чтобы смыть стыд.
Час спустя я паркую машину и на цыпочках иду в музей. Я обхожу кофейню с табличкой «Закрыто на неопределенный срок» на входной двери и слегка махаю Джону Беку через окно. Поскольку наши родители очень близки, я знаю его всю свою жизнь, но никогда не видела его таким встревоженным. Тротуары тихие. Первые осенние листья беспрепятственно проносятся мимо моих ног.
Я вижу Зуриэля через передние окна, прежде чем дойти до двери. У меня перехватывает дыхание, я испытываю облегчение, обнаружив, что он вернулся к своей обычной позе. Отпирая музей, я удивляюсь, как ему удалось проникнуть внутрь. Включив свет, я подхожу к нему, осматривая его.
Конечно, мой взгляд устремляется прямо на его пах. «Конечно». Ко мне возвращается смущение, и я заставляю себя сосредоточиться на его лице. Сегодня он там гладкий. Слава богу. Я сдерживаю еще один позорный стон.
Потому что я все еще мокрая. Я тщательно приняла душ, вытерла кожу до крови, и все же я снова мокрая и снова чертовски возбуждена. Я бросаю сумочку за стойку и прижимаю лицо ладонью.
