Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми
Я изо всех сил пытаюсь понять, что он говорит. Пожар, сбежавшие преступники, а теперь и порезанные шины? Элмстич ‒ тихий, сонный городок, и такой поворот событий ему не подходит.
Не говоря уже о том, что в моей комнате еще есть горгулья.
И я говорила с этим, с ним ‒ Зуриэлем. Имя, которое я не выдумала. Имя, которое опасно знать. Я пытаюсь выбросить его имя из головы. Как можно не думать об этом?
Так что да, «попасть в ад» кажется верным.
‒ Саммер? ‒ подсказывает папа.
Горгулья пристально смотрит на меня, наблюдая за каждым моим движением и, без сомнения, прислушиваясь к каждому слову. Я подозреваю, что он предпочел бы, чтобы я сказал папе «нет». Он не знает, что рассказ отцу того, что он не хочет слышать, вызовет у него подозрения. И как ни странно, я не хочу, чтобы в этом участвовал мой отец. Дробовик не решит моих проблем.
Мои глаза перемещаются к выходу и видят мой шанс. Выход из этого угла и за пределы моей комнаты.
Зуриэль позволил мне взять трубку, и он не напал на меня ‒ по крайней мере, на самом деле, ‒ если у него есть планы причинить мне вред, то он все делает неправильно.
‒ Я скоро буду, ‒ отвечаю я, прежде чем папа почувствует необходимость подсказать мне еще раз. ‒ Увидимся там.
Я кладу трубку.
Горгулья рычит, скаля зубы, загоняя меня обратно в угол.
‒ Останься со мной. Нам есть, о чем поговорить. Это наша первая ночь вместе.
Наша первая ночь? Будет больше? Моя грудь яростно расширяется и сжимается.
Он так близко ко мне, наполняя мои легкие своим огнем. От него исходит столько тепла, словно в этом углу возвели невидимую сауну. Взволнованная и потная, я задыхаюсь. Мои щеки пылают жаром, и я сглатываю, внезапно испытывая жажду. Мне некомфортно так близко к нему или к любому человеку ‒ мужчине ‒ я не знаю.
Часть меня все еще думает, что это розыгрыш, и вот-вот он начнет смеяться, сдернув маску и показав себя.
Я не знаю, откуда я знаю его имя. Оно только появилось.
Я прижимаю трость ближе. Мой телефон звонит, снова пугая меня, и я смотрю на экран, моя рука сжимает корпус мертвой хваткой. Папа прислал сообщение.
Крылья Зуриэля расправляются, и становится ясно, что он не хочет, чтобы я уходила. Он может оставить меня здесь, если захочет, это было бы так легко. Он огромен. Ему даже не пришлось бы поднимать руку ‒ одни только его крылья могли бы поймать меня в ловушку.
Мы смотрим друг на друга. Как мы это делали во сне.
Он опускает свои темные глаза первым. Они с любопытством скользят по моему телу. Моя кожа покалывает, а лоб покрывается потом, когда я смотрю на его толстые изогнутые рога, широкие заостренные уши и длинные темно-синие волосы, заканчивающиеся на его мускулистой груди. С каждым вдохом его мускулистый пресс меняется.
Я слышу щелчок, и мой взгляд падает на его ноги. Они такие же, как музейная статуя, широкие и когтистые. Это когти издают щелкающий звук, стучат по деревянному полу, когда его тонкий хвост напрягается рядом.
Когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня.
Я снова зацикливаюсь на его гладком паху. Куда, черт возьми, делся его член?
Устрица карабкается по ступенькам, привлекая наше внимание. Он видит Зуриэля и мурлычет. Мурлычет! Кот предает меня, обвивая ноги Зуриэля. Горгулья не отвечает, возвращая мне пристальный взгляд.
Я прижимаюсь к стене.
‒ Значит, ты можешь защитить меня…
Боже, почему я говорю с такой надеждой? Может быть, потому что есть способ выбраться из этой комнаты живой. Идея защиты намного лучше убийства.
‒ В некоторой степени могу.
Голос у него глубокий, грубый и не неприятный. Твердый, как фундамент. Я не слышала это раньше, слишком напуганая, чтобы осознать это.
Я облизываю губы.
‒ Что это значит?
‒ Я могу двигаться только ночью.
Мой взгляд скользит мимо него к окну в крыше. До утра осталось несколько часов.
«Утро». Мне просто нужно дожить до утра. Я могу подыграть до тех пор. Возможно, при дневном свете это будет иметь смысл.
‒ Защити меня, пока я за рулем, ‒ говорю я, успокаивая его.
Возможно, нам удастся найти компромисс, сделать что угодно, чтобы выбраться из этого угла.
‒ Можно ли сделать это на расстоянии? Если я не поеду к родителям, они будут задавать вопросы, будут подозрительны.
Он не отвечает. Вместо этого он делает что-то другое, шокируя меня.
Он отходит, оставив меня одну, и выходит на балкон. Я следую за ним, останавливаясь у порога. Его крылья раскрываются, и он взлетает в ночное небо. Он направляется к дубу перед домом и садится на ветку лицом ко мне. Летучие мыши следуют за ним, садясь на ветки по обе стороны. Мое сердце проваливается в желудок. Момент затягивается, прежде чем я успеваю отвести взгляд и отреагировать. Потянувшись к дверям, наши взгляды не пересекались, пока я медленно закрывала двери и устанавливала засов.
Он может летать.
Мне требуется несколько минут, чтобы собраться с нервами и еще несколько раз выглянуть в окно. Его большая, сгорбленная фигура остается там, где он приземлился. Я не тороплюсь, выхожу наружу, закрываю все оконные шторы и перепроверяю каждый замок.
Он здесь, когда я выхожу на улицу, ждет меня, притаившись среди деревьев и спрятавшись в тени. Его глаза блестят в темноте.
В этом мире есть монстры.
Я делаю пару шагов к своей машине и оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что он не собирается меня останавливать. Зуриэль не шевелится.
Он собирается позволить мне уехать.
Он угрожающе сидит на своем темном насесте, его когтистые ноги свисают с ветки. Угрожающий, даже когда он неподвижен, как статуя, глядя на которую я провела бесчисленное количество часов, смотрела всю свою жизнь. Я знаю его каждую крупицу.
Даже его отсутствующий член.
Мои глаза расширяются, и я мчусь к машине, щеки краснеют.
Я смотрю в зеркало заднего вида, как Зуриэль летит вверх и в небо. Облака плывут по Луне. Радио играет, а я стараюсь не отрывать взгляда от дороги впереди.
Несмотря на это, мои глаза устремляются к облакам. Мои мышцы сводит судорогой, вспоминая, как близко мы были несколько минут назад, и как бы я ни старалась заставить ощущения уйти, призрак его прикосновения остается.
Он сказал, что мы связаны. Связаны. Я не хочу ему верить.
Я решила, что потакательство ‒ лучший способ пережить это. И это сработало. Я сбежала.
Только он преследует меня, и меня это беспокоит странным образом.
Я добираюсь до больницы округа Блумсдарк, передний фасад которой покрыт красным кирпичом. Для серьезных процедур он недостаточно велик, но это лучше, чем ничего. Моя мама рожала здесь, бабушка тоже.
Мои родители ждут у главного входа, и я паркуюсь в зоне посадки, чтобы дождаться их и выхожу из машины. Бросаю взгляд на облака, сканируя их. Не могу найти Зуриэля, и часть моей паники рассеивается.
Рядом припаркована полицейская машина, а на переднем сиденье сидят двое офицеров. Люди бродят вокруг, в то время как, похоже, каждый автомеханик в городе находится в гараже. У них есть кузов пикапа, полный шин.
Ко мне подходят родители, и они не одни. С ними идет красивый, грубый мужчина из магазина. Он встречает мой взгляд и застенчиво кивает.
‒ Мы надеялись, что ты окажешь Адриану услугу и тоже отвезешь его домой, ‒ говорит моя мама.
«Адриан». Раньше я не слышала его имя. Его улыбка становится мягкой, даже обнадеживающей, он быстро прощает и забывает, как холодно я была к нему прошлой ночью.
‒ Я был бы признателен за услугу. Твои родители говорят, что мой пансион находится по пути. Я слишком нервничаю, чтобы путешествовать автостопом в темноте.
Я не отвечаю, мои глаза устремляются к небу, когда мимо пролетает летучая мышь. Я оглядываюсь назад и обнаруживаю, что Адриан проследил за моим взглядом, и когда мы снова встречаемся глазами, он улыбается, как будто в этом нет ничего такого.
Он красивый. Слишком красивый. Какого черта он находится в Элмстиче, а не работает моделью для «Vogue» в Нью-Йорке? Ему будет лучше там.
