Перья столь порочные - Лив Зандер

воспоминании о ссоре с Себианом три дня назад. О том, как кровь отлила от его лица, когда я велела ему перестать опекать меня. Как его глаза беспомощно скользнули в сторону, словно на миг он не знал, что делать. Всё из-за того, что я сорвалась на его глубинной потребности заботиться и защищать там, где он однажды потерпел неудачу. Теперь это жгло меня стыдом. Ведь как я могла ожидать, что нежный, заботливый Себиан поймёт: в боли тоже может быть любовь?

Была ли это та любовь, о которой я мечтала — полная нежных ласк и слов привязанности? Нет. Но она была настоящей, ощутимой так, как ничто прежде. В наказаниях Малира жила любовь, в его жестокости была искренность, что обнажала меня и заставляла чувствовать себя замеченной, понятой сильнее, чем когда-либо. Но худшее, самое запутанное во всём этом?

То, что Себиан исчез после этого, оставив меня провести ночь на груди Малира, но… я всё равно скучала по тяжести и теплу голени Себиана на моих пальцах ног. По привычному ритму его ровного дыхания, по покалывающим кончикам пальцев в моих волосах, по этому запаху земли и хвои, который я так любила. Боги, как же я хотела, чтобы он тогда поцеловал меня…

Так же, как хотела теперь всё исправить между нами. Но как, если он продолжал исчезать?

Я взяла поводья и повела Лиуала обратно к конюшням, мысленно качая головой. Возможно, это говорило лишь о моём неопытном сердце, но любовь оказалась делом запутанным. Особенно когда душа и тело тянулись сразу к двум мужчинам — обоим одинаково сложным. Как это вообще возможно?

У конюшен Оливар тут же перехватил у меня поводья.

— Я распрягу коня принца Малира за вас. У меня уже готово ведро с овсом для него.

Когда Оливар увёл мерина в дальние стойла, я обернулась к стоявшему рядом гнедому — коню Себиана. Его шкура была в грязных корках, лобная чёлка отчаянно нуждалась в щётке, а голова свисала вниз — он дремал посреди всей этой суеты. Они идеально подходили друг другу.

Неприятный укол кольнул под рёбрами. Я потерла грудь сквозь меховую подкладку платья и повернулась к садам — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сиси слишком уж по-свойски проводит рукой по руке Малира.

Он никак не отреагировал.

Не ответил на её жест.

Но мой язык всё же прижался к дёснам, рождая в ушах гул, что быстро превратился в отголосок слов Себиана:

Знаешь, Сиси вышла из его покоев в то утро, когда я уезжал? Выглядела слегка… растрёпанной.

Ревность, ворвавшаяся в сердце, обожгла грудь, и каждый холодный вдох в лёгких отдавался болью. Я заставила себя отвести взгляд. Малир не ответил, не проявил ни малейшего признака, что ему приятна её рука на нём. И зачем бы ему? Через меньше чем две недели мы поженимся. Является ли это гарантией верности мужа? Едва ли. Но тот факт, что он проводил часть дня и каждую ночь со мной, логично не оставлял ему времени для других.

— Эта рыжеволосая ненавидит меня, наверное, потому что я живу в её замке.

Низкий баритон, раздавшийся рядом, заставил меня выпрямиться, и я резко повернула голову к незнакомцу. Короткие чёрные волосы, тёмная щетина на щеках и подбородке. Лёгкие следы затухающего синяка у переносицы, возле внутреннего уголка глаза.

Нет, не незнакомец.

Я поспешно присела в книксене.

— Лорд… Батана, верно?

Суженый Лорн.

— Можешь опустить это «лорд», леди Галантия. Для тебя просто Арос, — сказал он с усмешкой и закинул седло на ближайшую деревянную перекладину стойла. — Принц решил, что у меня будет больше шансов склонить свою пару к связи, если у меня будут земли, замок и титул «лорда». Но если уж на то пошло, этот чёртов титул сделал так, что она возненавидела меня ещё сильнее.

Я вспомнила, как Лорн ударила его, как отвергла в лесу.

— Я не знала, что судьба может быть настолько упрямой.

— Мы называем это урдври, — сказал он и поднял руку к голове мерина, почесав под его чёлкой. — Когда в прошлом произошло то, чего не должно было случиться, обычно из-за того, что кто-то из нас, предназначенных, вмешался, пытаясь изменить будущее. Это выворачивает всё, что должно было быть, превращая в грёбаную невозможность. Судьбы могут видеть будущее, но богиня никогда не намеревалась, чтобы они его меняли. Это всегда кончается хаосом.

— Ты можешь видеть прошлое?

— Да. Вот только «везение» у меня такое, что я снова и снова вынужден видеть, как прихвостни твоего отца насилуют мою пару. Слышать её всхлипы, видеть её слёзы. И ничего я не могу сделать, потому что прошлое высечено в камне.

Я не хотела этого, но в сердце будто пролегла тончайшая трещина — за неё.

— Мне жаль за ту боль, что мой отец причинил твоему народу.

— Мне жаль за ту боль, что твой отец причинил тебе, маленькая белая голубка, — сказал он и зашагал прочь, но не раньше, чем остановился и взглянул на меня ещё раз. — Не понимаю, как это связано, но… богиня показывала мне этот момент твоей жизни столько раз во время твоего кьяр, что я решил упомянуть. «Я так сильно люблю тебя».

Я вскинула бровь.

— Прошу прощения?

— Слова твоей матери тебе, вскоре после твоего рождения.

Горло сжалось до толщины волоса.

— Совсем не похоже на мою мать.

— Она повторяла это десятки раз, глядя на тебя, когда ты держала в пухлых пальчиках прядь её светлых волос, — сказал он и снова пошёл прочь, отдаляясь с каждым шагом. — Ах да… и она просила прощения.

— За что? — крикнула я ему вслед.

Он лишь пожал плечами.

Глава 38



Себиан

Наши дни, перевал Мудреца

Перевал Мудреца был холоден, как сердце вдовы, пробирая сквозь пух. Под нами спали деревья, голые, словно кости, ветви тянулись к унылому серому небу. Наши глаза резали сквозь тяжёлый снегопад — острые, безошибочные. Ветер, сукин сын, его ледяной укус не отпускал, вынуждая нас бить крыльями сильнее, вбивая старую боль в израненную кожу и покалеченные суставы. Где же этот проклятый обоз?

Впереди дорога змейкой уходила в дикие земли, колея от телег и повозок уже начинала тонуть под свежим слоем снега. И тогда мы их заметили: цепочка медленно движущихся фигур, тянущихся по тропе. Наконец-то.

Внизу под снегом поблёскивали спрятанные клинки и кольчуги, слишком заметно для белого пейзажа. Даже с этой высоты можно было насчитать не меньше семидесяти человек. Каждый