Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
«Злой дух, назови мне твои имена».
«Мое первое имя Эйлу, вторым именем называют меня Аморфия, третье Мдило, четвертое Авизу, пятое Зивиту, шестое Алмония, седьмое Алуя, восьмое Шишини, девятое Бирбизу, десятое Мадту, одиннадцатое Вашкушини, двенадцатое Арпакши, тринадцатое Нокши. В доме, где знают тринадцать моих имен, не дозволено мне вредить, а к телу, на котором висит амулет, на котором написаны тринадцать моих имен, не дозволено мне прикасаться».
«Заклинаю тебя Престолом Высокого Бога, возвышающегося на херувимах и серафимах! Все воинство небесное восхваляет его, и именем Бога высокого, Возвышающегося Бога, великого, могучего и ужасного, от гнева Его дрожит земля, и горы трепещут от страха! Заклинаю тебя Отцом, и Сыном, и Духом Святым, огнем и святой водой! Заклинаю, чтобы с этого дня не вредила ты всем сыновьям и дочерям Евы отныне и во веки веков, но удались от нее и от ее сыновей так же, как запад удален от востока. Связана и запечатана. Санви и Сансанви, Саманглаф, Хасдиэль, Шамриэль. Ворожеи не оставляй в живых. Ворожеи в живых не оставляй. Не оставляй в живых ворожеи. В живых ворожеи не оставляй… Аминь и Аминь».
Мужской голос стих, исчезли пламенные вспышки. Было тихо, потом женский голос сказал с досадой:
«Заберу-ка я луну!»
Накатил ужас: она знала, что во власти говорившей сделать это, но больше не понимала ничего.
Она лежала так, сама не зная сколько. Потом где-то вверху появился проблеск света. Вниз, как песок со склона, прошелестел чей-то тихий голос. Этот голос звал, искал, творил… нес надежду… тень надежды… но был так далек, что едва ли даже знал о ней. И все же она ощутила – впервые за целый океан времени этот голос может что-то изменить…
Она попыталась собраться с силами, позвать, крикнуть: я здесь! Но тяжесть тьмы не давала издать ни звука. Она еще раз напряглась, отчаяние бессилия разрывало ее…
Она услышала стон… «Со мной все кончено, кончено!» – прокричал отчаянный голос; она узнала собственный голос, но в то же время ощущала, что ее рот закрыт и нем.
А потом она очнулась и поняла, что стонет, вернее, мычит она сама. Тяжесть отступила, тьма просветлела. Она… дома, в избе. Да это был сон!
– Устяша! Что с тобой!
Над ней наклонился дядька Куприян. Была ранняя ночь, за оконцем еще не до конца стемнело, и Устинья смутно видела дядьку возле своей скамьи.
– Я… сон… – Она села, стараясь окончательно прийти в себя. – Мне… как будто я была…
Устинья попыталась подобрать слова, чтобы описано виденное, но запнулась. Во сне звучали какие-то слова, важные слова, но, попытавшись вытащить их из памяти и повторить, она ощутила, что они стремительно утекают, как вода через щель. Осталось только ощущение беспредельной тьмы и голос-шелест, несущий угрозу.
Луна… Устинья потерла лоб. Там была луна? Она видела желтоватый блеск? Или что-то говорилось о луне?
Куприян поднес к ее лицу что-то маленькое. Устинья взглянула и ахнула: это было ее лесное кольцо. Вспомнила: ложась спать, она надела его. Думала, не явится ли к ней во сне какой гость, и надеясь благодаря кольцу разглядеть его истинную природу.
– Слышу – ты стонешь. Подошел, хотел разбудить – кольцо увидел. Снял – ты и очнулась. Страшное что-то видела?
– Я видела тьму… и я уже когда-то видела ее… раньше. – Устинья взялась за голову. – Не помню… И правда, нехорошее это кольцо. Куда же это оно занесло меня?
– На ночь не надевай. Не по силам тебе туда ходить, куда оно путь проложит.
– Возьми его себе, дядька! – Устинья с неприязнью взглянула на кольцо, положенное Куприяном ей на одеяло. – Пусть у тебя. Боюсь я его.
– Оно не мое. – Куприян качнул головой. – Не мне назначено. Боишься носить, не носи, но храни у себя. И никому, смотри, не отдавай! – строго закончил он. – Как бы ни просили. Кто бы ни был.
– Постой, дядька! – окликнула Устинья, когда Куприян уже повернулся, чтобы уйти на свой тюфяк. – Что же это за кольцо? Демка сумежский… Может, не стоило мне у него кольцо брать? Боюсь я! Как та девка из сказки, за которой жених-мертвец приехал…
– Демка-то живой! – Куприян хмыкнул. – Тут не сомневайся.
– Ты, что ли, меня за Демкой видеть хочешь? – с недоверчивым удивлением спросила Устинья. – Что он тебе за зять? Будто мы получше не найдем!
– Может, такого мне и надобно. – Куприян вернулся и сел возле нее. – Эх, Устяша! Ты смотри, Демку из рук не выпускай. И кольца ему назад не отдавай. Пусть он лучше тебя невестой считает. Так сохранее будет. А то ведь до него другая охотница есть.
– Та, что на Гробовище? – догадалась Устинья, и как будто через душу потянуло сквозняком.
– Та самая. Приглянулся он ей, да взять его трудно. Он и первенец у родителей, и кузнец, за ним сила огня небесного. А он к той силе еще другую прибавляет. Кольцо вот добыл… может, еще кое-что добудет полезное. Настанет полонь – поведу его…
– Куда? – Устинья в испуге схватилась за руку дядьки.
– В лес дремучий! И там уж кто кого…
– Дядька, что вы задумали? – Устинья с мольбой сжала его руку. – Ты хочешь… колдуном его сделать? Зачем?
– Силы в нем много, в Демке. Да не знал он, куда ее девать, вот и прожил, на одно шалопутство ее тратя.
– Но неужто и другой дороги ему нет, кроме как в колдуны? Не справится с бесами – навек погибнет!
– Пока что бесы на нем верхом катаются. Не выдержит – невелика потеря. А примет науку – станет бесами повелевать. Нужен он нам, Устяша, – добавил Куприян, видя ее огорчение. – С волколаком управиться трудно. А это, может, и не последняя еще наша беда…
– Какая же еше беда?
– Знал бы я… Смотри, кольцо береги, – повторил Куприян и ушел спать.
Не решаясь больше надевать лесной перстень, Устинья завязала его в платок и убрала под подушку. Подумала о том, что дядька ей сказал. Покойница с Гробовища нацелилась на Демку? Недаром же он захворал тогда, как с ней повидался… и бредил о поцелуях. Устинья вдруг ощутила прилив ревности и гнева, как будто другая пытается увести у нее нареченного жениха.
