Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Славон… – хрипло от волнения позвал Демка. – Коли это ты… Я из кузни Дерягиной… из Сумежья. Мне твой кладенец не для забавы и не для корысти нужен. Волколака надобно истребить, пока он все Сумежье не погрыз. Мне помощнички твой кладенец указали. Будь добр – не мешай, мне для доброго дела надобно.
Мертвая голова, само собой, не ответила – лежала под водой, пустыми глазницами таращась на Демку. Вода вымывала из глазниц землю, вокруг черепа расползалась муть, будто он плачет землей. У Демки по телу гуляла дрожь. Он вдруг ощутил, что уже подмерз, расхаживая по колено в воде. Хоть уже и лето, а земля и вода не прогрелись как следует.
Вспомнилось, что клады скрывают, заговаривая на голову человечью – а то и не одну. Может, это кто-то уже положил здесь голову, а кладенец забрал?
Может, это литвин какой? Двести лет назад их здесь целое войско сгинуло. Говорят, они в Черном болоте, но какой-то мог и здесь голову сложить… «Метнул Вязник камень такой огромный, что сорок человек разом пришиб», – сказал дед Савва. Мигом Демка вообразил, что этих зашибленных литвинов тут вокруг сорок голов лежит, как грибов-поганок, и все таращатся на него пустыми глазами…
Демка смотрел на череп под водой, не зная, как поступить. Продолжать поиски? А то нет – вернуться домой в мокрых портках и с пустыми руками! Проститься с надеждой одолеть волколака и показать Устинье, что он не хуже новгородцев! Не сделав этого дела, он не посмеет больше завести речь о сватовстве… и поход в лес за перстнем окажется напрасным. Эх, скажет Устинья, вроде и не робкий был человек этот Демка, а до конца не сдюжил! Наобещать с три воза всяк мастак, а ты поди сделай!
– А и хрен тебе! – сердито сказал Демка черепу. – Не на такого напал. Я похуже тебя страхов повидал.
«Угу!» – невнятно сказали где-то рядом, звук затерялся в шорохе берез. Демка вскинул голову, взгляд его упал на Вязников камень… и на девку, что сидела там наверху, свесив голые ноги.
От неожиданности вздрогнув, Демка выпучил глаза и заморгал. Девка тоже таращилась на него. Очень странная девка – будто только из бани. Волосы распущены и свисают до половины камня, с них течет вода… Голыми руками она обхватила себя, но все равно видно, что никакой одежды на ней нет.
Не время еще девкам купаться, да и не место здесь… Демка потряс головой, безотчетно перекрестился.
В тот же миг девка исчезла. Каменный бок влажно блестел – а только что был сухим. Демка еще раз перекрестился, уже медленно. Померещилось?
Да это никак навка… От этой мысли стало и легче, и тревожнее. До Купалий меньше месяца, навки уже зрелые. После схода снега они во множестве появляются, имея поначалу вид младенцев, но потом растут вместе с травой и листвой, к Купалиям приобретают вид зрелых дев – и исчезают к рассвету до следующей весны.
Демка помедлил, то озираясь, то бросая взгляд на Вязников камень. От навок лучше держаться подальше. Едва миновал полдень, светило солнце, и только здесь кроны высоких сосен немного прикрывали от лучей. Ветер колебал тень на воде, от этого колебания рябило в глазах. Вот отсюда и лезет всякое… Трудно было поверить в опасность, и все же пробирала дрожь. Вода блестела, покачивалась, и казалось, навок здесь полным-полно, только их не видно. Они и живут, и показываются всегда толпой. А толпой на одного – и мужик не выстоит.
Ну так что же – возвращаться ни с чем? А хрен вам! Демка снова взял жердь и продолжил круг, ощупывая затопленную землю.
У Вязникова камня снова угукнули. Демка обернулся: на камне сидели уже три девки. Им было тесно, они прижались друг к другу, переплелись руками и напоминали кустик причудливого растения с тремя человеческими головами, осыпанный черными волосами с зеленоватым отливом. Три пары вытаращенных глаз наблюдали за его поисками. Увидев, что Демка на них смотрит, навки игриво захихикали и помахали ему двумя или тремя руками. Демка отвел глаза: нечего пялиться, они холодные как лед и скользкие. Только подойди – защекочут и утопят. Он перекрестил их – сам себе напомнил отца Касьяна, пока тот еще был сумежским священником, а не волколаком, – и навки пропали.
Однако дрожь не отпускала – не то Демка замерз, бродя по воде, не то дыхание навок щекотало затылок. Вдруг послышалось шлепанье, будто кто-то сзади бежит к нему через воду; Демка обернулся, выставив жердь, как для драки, – никого не увидел. Только отвернулся – волна окатила ноги по самые бедра, как будто кто-то возник прямо за спиной. И опять никого.
Тогда Демка побрел к камню: жердью уже не обойдешься, нужно железо. Его вещи там и лежали, где он их оставил. Протянув к ним руку, он вдруг прямо в воздухе наткнулся на что-то очень холодное, гладкое, округлое и мягкое. Вскрикнул от неожиданности, сделал шаг назад – и тут же увидел на расстоянии вытянутой руки от себя девку, одетую только в собственные волосы. Девка держалась за свой зад и смотрела на Демку, гневно нахмурившись.
– Угу! – возмущенно крикнула она, будто чужой мужик вломился к ней в баню.
– Тьфу ты, пакость! – Демка отскочил. – Касть облезлая!
Девка исчезла, но из-за камня послышалось хихиканье, да не одного, а двух-трех голосов. Подойти еще раз Демка не решился: они его видят, а он их нет. Схватят да как начнут щекотать в шесть холодных рук! Сильно передернулся, ощутив эти руки на коже, эти бесчисленные пальцы, похожие на ледяных червей… И ясный свет дня не успокаивал, а только хуже сбивал с толку, не давал понять, на каком свете находишься. От дрожания светлых бликов на мелких волнах кружилась голова.
Воята Новгородец на месте Демки твердил бы псалмы не переставая, к нему никакая нечисть не подошла бы. Демка же только и помнил те молитвы, каким научила его Устинья. Сначала вполголоса, потом громче, он забормотал: про море-океян, про остров Буян, про бел-горюч камень и прекрасное общество, собравшееся на нем: и Матерь Божья Богородица, и орел-батюшка Владимир, и святой святитель старец Панфирий, и Кузьма с Демьяном, и даже бог Мамонтей. Демка путался в словах, повторял одно и то же, выдумывал свое, но цели добился: хихиканье прекратилось. Снова подойдя, он взял щуп и дальше обшаривал дно им, всякий миг готовый ткнуть туда, где почудится движение или голос. Опасаясь закаленного острого
