Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу
– «Ясно»? Это всё, что ты можешь сказать? – прорычал Таичи. – Я воин, Минори, и видел сотни ран за годы службы у даймё! Видят предки, ни одна из них не появилась просто так во время того, как человек спал!
Медленно, стараясь не смотреть на уродливые шрамы на руке, я села. «Ничего не болит. Может, проколы от когтей на плечах тоже затянулись? Да, наверное, так и есть».
Холод, охвативший меня во сне, всё ещё был в груди. Пожалуй, именно он позволял мне сохранять относительное спокойствие. Однако у Таичи такой помощи не было.
Он резко выпрямился, пытаясь заставить меня снова лечь, но я упёрлась рукой ему в грудь.
– Я цела. Это был просто сон.
– Минори, прошу тебя, ответь честно, ты заключила сделку с каким-то ёкаем? Если так, то опиши его, может, я знаю какую-нибудь легенду, которая позволит разорвать связь…
– Нет.
– «Нет» – ты не заключала сделок или «нет» – не опишешь?
– Я и есть ёкай.
Таичи отпустил меня, немного отстранился и провёл руками по лицу, вероятно, в тщетной попытке успокоиться. Его плечи задрожали, и в комнате раздался почти издевательски хриплый смех.
– Моя мать всё-таки заставила тебя поверить в эти бредни, – запрокинув голову, выдохнул он, а затем снова посмотрел мне в глаза. – Нет, Минори. Я видел твою кровь только что! Ты не ёкай! Мне просто нужно знать, что тебе снилось, или, может, в тясицу незадолго до того, как тебе начало становиться плохо, заходил кто-нибудь странный? Ёкаи умеют притворяться людьми, понимаешь?
Вместо того, чтобы ответить, я сдёрнула с плеча ткань кимоно, порванного в пяти местах с одной стороны и пяти с другой – по количеству пальцев старухи. Таичи поспешно отвёл взгляд.
– Это всего лишь плечо. Даже не грудь. Посмотри на меня, – тихо попросила я, уже чувствуя кончиками пальцев выпуклые точки шрамов. – На ткани, которую ты приложил к ранам, есть кровь. Но посмотри на них сейчас. Разве может тело человека зажить так просто?
Медленно и будто бы даже нехотя самурай взглянул на меня. Сначала в глаза, а затем – ниже. Я убрала руку, позволяя ему рассмотреть то, что не могла сама увидеть без зеркала.
– Я знаю, что там только шрамы, – сказал он, возвращая мрачный взгляд к моему лицу. – Раны на твоей ладони зажили буквально за несколько мгновений.
– Тогда ты знаешь, что я говорю правду.
– Ты не ёкай.
– Я – юки-онна.
– Нет, – упрямо покачал головой Таичи.
Это был шанс. Шанс рассказать ему о том, как граф увёз мою мать с этих земель, и когда это произошло. В общем, сделать то, что мне предложила жуткая старуха.
Я бы ни за что не поступила так, как она сказала, если бы не совпадения, произошедшие раньше. Даже не совпадения, а слова, которые три разных человека, совершенно незнакомых друг с другом, говорили мне.
Первым был граф Картер. Мне тогда минул десятый или одиннадцатый год, и он в кои-то веки приехал специально, чтобы меня поздравить. Хотя нет, не в «кои-то веки». Когда я была маленькой, он чаще посещал Сакуру и вёл себя мягче, по-отцовски. Поэтому тогда его приезд казался логичным. Я же в то время уже становилась очень характерной девочкой, и в один из вечеров почти шантажом заставила графа рассказать историю об их с мамой прошлом.
Ему было неловко, он запинался и краснел, но всё же поведал мне в общих чертах о своём плавании через Место-Где-Восходит-Солнце и встрече с красавицей-японкой по имени Сатоко. Граф даже назвал год этого события – 1808. А двадцать лет спустя я практически прошла по его стопам…
Вторым человеком, упомянувшим при мне некое событие двадцатилетней давности был Таичи. Это произошло на следующий день после ночи Момидзи, и я почти дословно помнила, что он говорил: «Чтобы быть казнённым, хватит одного подозрения в попытке покинуть Место-Где-Восходит-Солнце. А после случая с тем кораблём двадцать лет назад всё стало ещё строже».
В 1808 году случилось что-то, способствовавшее укреплению изоляции этой страны. Что-то, делающее слово «гайдзин» особо опасным оскорблением. И это что-то было связано с кораблём. «Мало ли кораблей прибывает сюда? Граф мог увезти маму на другом судне, не имевшем отношения к тому, о чём говорил Таичи», – думала я, надеясь, что совпадения останутся просто совпадениями, но уже чувствуя, что такому счастливому исходу не суждено стать правдой.
Потому что был третий человек. Старый моряк, в чьём дневнике было криво написано имя Мэллард, шептал в лицо смерти: «Двадцать лет… Двадцать лет я ждал, что за огонь на чужой воде придётся заплатить… Двадцать лет я чувствовал приближение расплаты».
Назови он просто такой же срок, как отец и Таичи, я бы ещё заставила себя поверить в новое совпадение. В конце концов за один год много важных событий может произойти даже в жизни одного человека, не говоря уже о трёх разных людях. Но Мэллард упомянул огонь на воде. И о нём же мне со злорадным удовольствием велела рассказать Таичи старуха из сна: «Скажи, что вода горела».
Я бы хотела поверить в совпадение… Но не могла. Мне были нужны ответы, хоть что-то способное помочь побороть безумие и жажду убийств, к которым меня склоняли шёпоты теней.
Не дав себе передумать, я быстро проговорила:
– Мой отец прибыл в Место-Где-Восходит-Солнце двадцать лет назад. Он говорил, что судну, на котором он плыл, нельзя было входить в порт, но им пришлось это сделать, чтобы пополнить запасы…
Пока что Таичи молчал, смотря на меня тяжёлым взглядом, в котором смешивалось беспокойство и желание получить ответы на вопросы, которые он мне задавал. При этом я не могла понять его реакцию.
Немного осмелев, я продолжила:
– Тогда же в его каюту тайком пробралась моя мать – уроженка твоей страны. Она бежала от чего-то. Отец пожалел её и позволил доплыть с ним до Англии. Но было ещё кое-что. Отец не говорил об этом, однако мне кажется, что… Его пребывание в порту Места-Где-Восходит-Солнце было как-то связано с горящей водой.
Я ожидала, что после этих слов Таичи нахмурится. Я надеялась, что он просто непонимающе разведёт руками или спросит, на кой чёрт я рассказываю ему о своих родителях. Я молилась – кому, правда, непонятно, но кому-то молилась, чтобы он просто вернулся к вопросам про ёкаев, а таинственные события, произошедшие двадцать лет назад, так и оставались тайной.
Но всё произошло иначе.
Таичи побледнел. Казалось бы, он и так был бледен от волнения за меня, но теперь его
