Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

И тогда один из них, тот, что стоял в центре, резким, отрывистым жестом взметнул руку. От его пальцев рванулся сгусток сжатого, лилового света – уродливый, визгливый сгусток чистой энергии подавления и боли. Он должен был разорвать защиту, посеять панику, ударить по самому сердцу сопротивления.

Но случилось нечто странное. Сгусток, долетев до невидимой границы, обозначенной развешанными под крышей травами Каэла и добрыми намерениями жителей, не взорвался. Он… замедлился. Его ядовитый лиловый цвет стал блекнуть, расплываться, как чернильная клякса в воде. Он будто упёрся в нечто упругое и вязкое, потерял свою форму и, наконец, с тихим шипящим вздохом растворился в воздухе, не оставив и следа.

Наступила секунда ошеломлённой тишины. Со стороны охотников и со стороны горожан. Никто не понимал, что произошло.

И тогда кто-то поднял руку. Не для атаки. Старая миссис Клэр, вся съёжившаяся от страха, вытянула свою трясущуюся, костлявую руку ладонью вперёд, по направлению к пекарне. Она не произносила заклинаний. Она просто… вспоминала. Вспоминала вкус имбирного пряника, что всегда помогал от боли. Вспоминала доброту Агаты и Элинор. И из её ладони потекла тончайшая, почти невидимая струйка тёплого, золотистого света. Он был слабым, дрожащим, но невероятно чистым.

Рыбак Эдгар, увидев это, хрипло выругался себе под нос и тоже выбросил вперёд руку. Он вспоминал своего перепуганного сына и твёрдую уверенность Элли, что всё будет хорошо. Его свет был более грубым, синим, как вода в его родной реке, и пах озоном и свежестью.

Потом подключилась портниха, вспомнившая, как Элли всегда заходила к ней за тканью для фартуков и никогда не торговалась. Её свет был нежным, розовым, как шёлк.

Булочник с соседней улицы – его свет был тёплым, жёлтым, как пшеничное поле.

Дети – их лучики были яркими, разноцветными, искрящимися смехом и верой в чудо.

Они не сговаривались. Они просто делали это. Отдавали то, что у них было. Частичку своей благодарности, своей любви, своей памяти о доброте. Их отдельные, слабые лучики сливались в один мощный, невидимый поток общей, народной магии. Он поднимался от самой земли, струился из их сердец, окутывая пекарню, как купол, мерцающий всеми цветами радуги – золотым светом надежды, зелёным – роста, синим – верности, тёплым оранжевым – домашнего очага.

Серые плащи отступили ещё на шаг. Их безликие капюшоны поворачивались из стороны в сторону, словно они не могли понять, что происходит. Их собственная, холодная и дисциплинированная магия, предназначенная для подавления и контроля, была бессильна против этого стихийного, живого потока единства. Они выпустили ещё несколько своих атак – острых, как лезвие, чёрных, как смоль. Но те растворялись в сияющем куполе, как кусочки сахара в горячем чае, не причиняя никому вреда.

Они могли сражаться со страхом. Они не знали, как сражаться с любовью.

Элли, Каэл, Мэйбл, Седрик и Лео вышли на порог пекарни. Они стояли, глядя на это чудо – на свой город, восставший не с оружием, а с открытым сердцем.

Лео вышел вперёд. Он посмотрел на сияющий купол, на людей, отдающих свою энергию, и его лицо озарилось улыбкой. Он поднял руки, и от его ладоней потянулись тонкие, но яркие золотистые нити – те самые, что укрепляли пекарню. Они соединились с общим потоком, усиливая его, наполняя его своей личной, исцелённой благодарностью.

Магия нарастала, становясь осязаемой. Воздух звенел, как хрусталь, и пах летним дождём и тёплым молоком. К защитному потоку присоединялись те, кто остался в домах, стоя у окон. Старики в своих креслах, матери, качая детей, ремесленники в мастерских – все, кто чувствовал зов, протягивали руки и отдавали крупицу своего тепла.

Серые плащи были в полном смятении. Они сгрудились вместе, их безупречный строй окончательно распался. Они не знали, что делать. Приказ? Сила? Угрозы? Ничто не работало против этой мирной, но абсолютно непробиваемой стены из человеческих душ.

Элли обернулась и посмотрела на Каэла. Он смотрел не на охотников, а на неё. И в его глазах она читала то же потрясение, ту же безмерную гордость.

– Видишь? – прошептала она. – Это и есть наша сила.

Он кивнул, и его рука нашла её руку. Их пальцы сплелись – сильные, шершавые пальцы лесника и нежные, испачканные в муке пальцы пекарши. Две разные силы, слившиеся в одну.

Осада была не просто провалена. Она была обращена вспять силой одного большого сердца, которое билось в груди у всего Веридиана. И это сердце говорило одно: «Тронь их – и ты тронешь нас всех».

Глава 23. Последний аргумент

Магия Веридиана не стихала. Она витала в воздухе, как живое существо, окутывая площадь тёплым, невидимым покрывалом. Она была слышна не ушами, видима не глазами, а сердцем – ровная, спокойная, неотвратимая. Сотни сердец сливались в один мощный, глубокий аккорд, в котором были и надежда, и упрямство, и простая, безрассудная любовь к своему дому.

Серые плащи стояли в растерянности, сбившись в кучу, как овцы, застигнутые внезапной бурей. Их железная дисциплина, их безжалостная эффективность оказались бесполезны против этого странного оружия. Они могли сломить сопротивление, подавить бунт, уничтожить врага. Но что делать с… с таким?

Их лидер, тот самый, что говорил с капитаном Маркусом, сделал шаг вперёд. Его движение было резким, яростным, выдававшим внутреннюю ярость. Он сорвал с головы капюшон.

Под ним оказалось не безликое, искажённое злобой лицо монстра, а лицо человека. Мужчины лет сорока, с жёсткими, правильными чертами, коротко стриженными тёмными волосами и холодными, как зимнее небо, глазами. На его лице не было ярости. Было лишь ледяное, абсолютное недоумение и… презрение.

– Молчать! – его голос, лишённый теперь приглушённости капюшона, прозвучал громко и резко, как удар хлыста. – Немедленно прекратите это… это непотребство и разойдитесь!

Но магия лилась, не прекращая. Она лишь стала чуть тише, превратившись в спокойный, гулкий гимн, на фоне которого его приказ прозвучал жалко и неубедительно. Люди не смотрели на него. Они смотрели друг на друга, на пекарню, защищали и поддерживали друг друга, держась за руки.

Лидер охотников, которого звали Командор Вэйлор, ощущал незнакомое и потому вдвойне неприятное чувство – полную потерю контроля. Этих людей нельзя было запугать. Их нельзя было подкупить. Их логика была ему непонятна. Он был мастером манипуляции, экспертом по тёмным сторонам человеческой души – страху, жадности, эгоизму. Но против этой… этой глупой, иррациональной солидарности у него не было инструментов.

И именно в этот