Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

Стражник даже не вздрогнул. Пирог мягко шлёпнулся о грязь и остался лежать там, как немой укор.

Но это был знак. Маленький, почти невидимый, но знак.

Осада продолжалась. Серые плащи не уходили. Их давление не ослабевало. Но внутри пекарни что-то изменилось. Они больше не были жертвами, запертыми в клетке. Они были гарнизоном крепости. И они только что дали свой первый залп. Залп из тёплого хлеба и вишнёвого вина. И он, как ни странно, попал в цель.

Глава 21. Сердце крепости

Искусственная веселость за столом быстро выдохлась, сдулась, как проколотый пузырь. Её сменила тяжёлая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в печи да прерывистым дыханием Лео. Мальчик сидел, сгорбившись, уставившись в свою кружку с недопитым молоком. Его плечи тряслись, и Элли знала – это была не просто дрожь от холода или страха. Это была внутренняя борьба. Борьба между старым, вбитым в него ужасом и хрупким, новым чувством безопасности, которое он начал обретать здесь.

Серые плащи за окном не двигались. Их молчаливое присутствие было ядовитым туманом, медленно просачивающимся сквозь стены, отравляющим воздух. Даже запах свежей выпечки, обычно такой живительный, казался приглушённым, припылённым.

Каэл снова стоял у окна, его спина была напряжённой струной.

– Они копят силы, – тихо сказал он, не оборачиваясь. – Чувствую. Готовят что-то. Не физическое. Что-то… разъедающее.

Мэйбл, нахмурившись, потрогала стену возле себя.

– Стены… холодные стали. И пахнет… железом и пылью. Нехорошо это. Они пытаются высушить нас. Высосать всю жизнь отсюда.

Седрик нервно теребил свою салфетку.

– Мои артефакты в лавке… самые чувствительные… они должны были предупредить! Почему они молчат?

– Потому что это не атака на магию, – прошептала Элли, внезапно понимая. Она смотрела на Лео. – Это атака на душу. На надежду. Они хотят, чтобы мы сами сдались. Чтобы нам стало так страшно и пусто, что мы сами выгоним его к ним.

Лео поднял на неё глаза, полные слёз. Он жестом показал на свою грудь, потом сжал кулак и сделал вид, что что-то вырывают из него. Потом указал на стражников за окном.

– Они… высасывают тебя? – угадала Элли. Он энергично закивал.

Каэл резко обернулся.

– Его дар. Они чувствуют его. И используют его же страх против него. Против всех нас. Это как… резонанс.

Нужно было что-то делать. Иначе их маленькая крепость падёт без единого удара, рассыплется изнутри от собственного отчаяния.

Элли опустилась на колени перед Лео, взяв его холодные руки в свои.

– Лео, слушай меня. Они сильны твоим страхом. Твоими плохими воспоминаниями. – Она посмотрела вокруг – на тёплую печь, на стол с едой, на лица друзей. – Но у нас есть кое-что ещё. Хорошие воспоминания. Наша сила. Ты помнишь запах имбирного печенья? Помнишь, как смеялся, глядя на нас? Помнишь, как тебе подарили деревянную птицу?

Лицо Лео исказилось от усилия. Он покачал головой, указывая на окно, будто говоря, что плохое сильнее.

– Нет, – твёрдо сказала Элли. – Нет, детка. Хорошее – всегда сильнее. Потому что оно настоящее. Оно и есть жизнь. А они – смерть. – Она обняла его. – Они хотят твой страх? Не дай им его. Дай им что-то другое. Вспомни… вспомни самый счастливый момент здесь. Самый тёплый.

Она сама начала вспоминать. Вспоминать вслух, для него, для себя, для всех.

– Помнишь, как Мэйбл принесла тебе ту самую мяту, от которой перестало болеть внутри? – её голос приобрёл мягкую, напевную интонацию. – Помнишь её запах? Свежий, холодный, как утренний ветерок…

Мэйбл, прислушиваясь, кивнула и закрыла глаза, словно пытаясь вызвать в памяти тот самый аромат.

– Помнишь, как Седрик показывал тебе старые карты с драконами? – продолжала Элли. – Как ты трогал бумагу, такую старую и таинственную…

Седрик снял очки и с теплотой посмотрел на мальчика. – А помнишь звёздный глобус? Ты крутил его, и звёзды двигались…

– Помнишь, как Каэл учил тебя слушать лес? – голос Элли стал ещё тише, почти колыбельным. – Как ты впервые услышал, о чём поёт ветер в ветвях? Это был тихий, мудрый шёпот…

Каэл, всё ещё стоя у окна, не произнёс ни слова, но его спина чуть расслабилась.

Элли говорила и говорила, словами плела паутину из тёплых, светлых воспоминаний. Она вспоминала вкус первого испечённого для него пирога, смех во время «совета мудрецов», ощущение безопасности под одеялом на чердаке.

Лео слушал, и его дыхание понемногу выравнивалось. Слёзы на глазах высыхали. Он закрыл глаза, погружаясь в этот поток доброты.

И тогда случилось нечто. Сначала это было едва заметно. Воздух в пекарне, спёртый и холодный, словно… дрогнул. Словно лёд на поверхности озера, тронутый первым лучом солнца.

Лео открыл глаза. В них не было больше страха. Была сосредоточенность. Глубокая, недетская сосредоточенность. Он медленно поднял руки, ладонями вверх, словно держа невидимый шар.

Он не произносил заклинаний. Он не делал сложных жестов. Он просто… вспоминал. Вспоминал всё то хорошее, что с ним случилось здесь. И его воспоминания становились материальными.

От его ладоней потянулись тонкие, едва видимые золотистые нити. Они поползли по стенам, по полу, по потолку пекарни, окутывая её, как паутина из чистого света. Они пульсировали в такт его дыханию, и с каждым биением в них вплеталось новое воспоминание.

Запах бабушкиного пирога с яблоками, который испекла Элли в его первый день.

Грубоватая, но бережная рука Каэла, поправляющая его пальцы во время урока.

Смешная рожица, которую скорчил Седрик, показывая ему танцующую статуэтку.

Тёплое, колючее одеяло, связанное Мэйбл из «успокоительной» шерсти.

Пекарня наполнялась не светом, а… ощущениями. Ощущением дома, безопасности, принятия. Стены словно начинали заново светиться изнутри тёплым, медовым светом. Воздух снова стал вкусным – в нём слышались ноты корицы, ванили, тёплого хлеба и сушёных трав.

Мэйбл ахнула, касаясь стены.

– Теплеет… Клянусь моими старыми костями, теплеет!

Седрик с восторгом смотрел на золотистые нити, окутавшие его руки.

– Невероятно! Чистая, ненаправленная эманация благости! Защита через… через память о счастье!

Каэл отвернулся от окна. Его лицо было озарено этим внутренним светом, и на нём читалось безмолвное, потрясённое восхищение. Он смотрел на Лео не как на ученика или подопечного, а как на равного. На мага.

Лео сидел с закрытыми глазами, и по его лицу текли слёзы, но теперь это были слёзы облегчения