Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– А сама была без ничего! – заржал Гордята Малой. – И как тебе?
– Понравилось, знать, коли заступается!
– Да он обмороченный!
– Она ж на него ворожила, чего он хворал-то! Вот и приворожила!
– Давайте и его в воду! – закричал в задних рядах кто-то самый смелый.
– Ведьму тебе жалко? – вопила перед воротами тетка Середея, почти заглушая всех остальных. – А сынков моих тебе не жалко? Дружков-приятелей твоих! Всю родню ты ради той ведьмы готов покинуть! Одно слово – бесомыга ты, совести у тебя нет! А до ведьмы той я доберусь! Еленка! – Середея принялась колотить в ворота. – Отворяй! А то мы ворота выломаем!
– Отойди, тетка! – Демка снова ее отпихнул. – А то как бы руки не переломать, об чужие-то ворота!
– Людиии! – завизжала Середея. – Слыхали вы! Мне Бесомыга грозит руки переломать!
– Да мы сами ему переломаем!
– Давно тебя, Демка, не били!
– Едва на лубок не присел, а как встал, за прежнее принялся!
Еще во время этой перепалки Демка привычным глазом выцепил несколько тонких бревнышек, валявшихся под поповским тыном: еще прошлым летом отец Касьян нанимал Ираидиных внуков подправить тын, а лишние колья они так и бросили.
– Рррразойдись! – привычно рявкнул Демка, подхватывая с земли кол.
Пролежавший целый год, тот уже немного подгнил, но в дело еще годился.
– Зашибууу! – орал Демка, размахивая колом над головой.
Зашибить кого-нибудь на самом деле он не стремился, но бабы, истошно вопя, хлынули в стороны.
– Да что ж это деется!
– Убивают!
– Бесомыга сбесился!
– Арсентия зовите! Трофима!
– Люди добрые, убивают!
– Да где мужики, пусть его уймут!
Толпа отхлынула шагов на десять, Демка остался перед воротами один с колом наперевес. Положение было угрожающим: подойди сейчас бабам на помощь хотя бы два-три мужика, тоже с дубьем, он мигом окажется опять в том же хвором положении, из какого только что выбрался, – а то и с проломленной головой.
– Демка, не дури! – крикнул Ефрем, не приближаясь. – Бросай кол!
Скрипнули рядом ворота – калитка приоткрылась, выглянула испуганная Еленка.
– Заходи! – торопливо велела она.
– Не пойду! Я их всех разгоню, поперешниц чертовых!
Демка ничуть не боялся – вспыхнуло в нем знакомое упрямство, закипела кровь. Уж Воята Новгородец не отступил бы, будь перед ним толпа настоящих упырей, а он чем хуже? Чай, грамота греческая тут не требуется!
– А ну разойдись!
Никто сначала не понял, откуда прозвучали эти слова. Удивился и Демка: завертел головой, держа кол наготове. Низкий, рокочущий голос накрыл разом всю площадь перед Власием, а потом…
Воздух прорезал женский визг, следом еще один. Толпа раздалась в стороны, дрогнула, распалась на части, а потом люди побежали со всех ног. После одни говорили, что своими глазами видели перед Власием огромного медведя, другие слышали о нем, третьих просто обуял непонятный страх.
Несколько мгновений отчаянной толкотни – и толпа рассеялась, будто ветром сдуло. Зато Демка ясно увидел перед собой рослого медведя: стоя на задних лапах, тот был выше его на голову.
Задохнувшись от ужаса и неожиданности, Демка снова вскинул кол. Это уж точно колдовство – откуда медведь возьмется посреди погоста!
– Да это я, дурак! – знакомым голосом сказал медведь. – Кол бросай.
В глазах прояснилось – вместо медведя перед воротами очутился Куприян с каким-то горшком, прижатым к груди. От громадного облегчения кол сам выпал из Демкиных рук.
– Заходите скорее! – торопила их Еленка, открыв калитку. – Куприян! Ну наконец-то! Где ж ты пропадал целую неделю!
– В навях[15], вестимо! – Куприян протиснулся мимо ошалевшего Демки. – Ну, ты идешь, Добрыня-богатырь?
Озираясь и больше не видя поблизости врагов, Демка пролез вслед за Куприяном. Кол унес с собой, но, пройдя через двор, прислонил к крыльцу – не тащить же в дом.
В избе ждала изнывающая от тревоги Тёмушка.
– Что они там? Что?
– Ничего! – успокоила ее мать. – Разбежались. Куприян пришел.
– Дядя Куприян!
– Я уж думала, разорвали тебя… – тихо сказала Еленка, взглядом напоминая: кто именно, как она знала, мог разорвать ходящего меж тем и этим светом.
Но эти опасности Куприяна сейчас волновали мало.
– Как она тут?
– Лежит! – Еленка показала на занавеску при бабьем куту, где они устроили Устинью. – Каждый день вдвоем молимся, да пока толку мало.
– Теперь будет толк.
Куприян знаком попросил отодвинуть занавеску и осторожно поставил свой горшок на край лавки.
В подпечье что-то завозилось, загремело, даже зарычало – и весьма сердито. Тёмушка охнула и отскочила.
– Платонушка, потише! – прикрикнула Еленка.
– Ничего, мы ненадолго! – утешил Куприян здешнего домового: ясно было, тот учуял присутствие чужих шишиг и воспринял это как оскорбление.
Из подпечья полетели щепки. Куприян подобрал попавшуюся среди них палочку и велел:
– Полезайте сюда, неладная сила!
Из горшка сами собой вылетели пять веточеи, присели на палочку и приросли. Потом, разбрызгивая воду, выпрыгнула крупная лягушка, обиженно покосилась на Куприяна, подпрыгала к палочке… и каким-то образом юркнула в нее. Только мокрые следы остались на половицах. Демка от двери наблюдал за этим, вытаращив глаза. Еленка и Тёмушка остались невозмутимы. Тёмушка, двенадцать лет прожив у лешего, видела и не такое.
Но едва лягушка исчезла, как Демка о ней забыл и снова перевел взгляд на бабий кут. Еленка и Куприян загораживали от него лежащую на лавке Устинью, а ему так хотелось бросить на нее хоть один взгляд! Хоть убедиться, что она не такая, как ему мерещилось, – высохшая и потускневшая, с обтянутой желтой кожей черепом… Но подойти поближе его не звали, а соваться сам он не смел. Спасибо, что хоть в избу пустили, а дальше было не его ума дело.
Куприян подошел к лавке и какое-то время смотрел на племянницу. Потрогал ее лоб, проверил бьючую жилку на запястье. Потом кивнул Еленке:
– Поднимешь ее?
Та обхватила девушку за плечи и подняла в сидячее положение, поддерживая сзади.
– Тёмушка, подержи ей голову!
Тёмушка метнулась и приподняла свешенную голову Устиньи. Куприян черпнул горстью воды из горшка и забормотал чуть слышно: про чисто поле, сине море, бел-горюч-камень, про две зари – Утреннюю и Вечернюю, которые посылают черна Ворона Вороновича на тот свет за живой водой…
– Как скоро и борзо с камня вода течет, так бы скоро стекли с рабы Божьей Устиньи всякая порча и притча, уроки, призоры, страхи и переполохи, костоломы и непросыпы, прикосы ветряные, утренние, денные, вечерние, полуночные…
Бормоча заговор, он снова и снова умывал Устинью водой из горшка; вода капала с ее опущенного лица, стекала на руки Еленки и Тёмушки, слегка обжигая и тут же
