Заслуженная пышка для генерала дракона - Кристина Юрьевна Юраш
Мэричка запрыгнула на спину и закричала:
— Ура! Мы все победили! Ура! — кричала она так громко, что меня даже оглушило.
— Вы как? — спросил генерал. Может, это была просто вежливость, а никакая не забота, но все равно было очень приятно!
— Вот как выгляжу, так и чувствую, — ответила я, присаживаясь на пуфик.
С ринговкой в руке. С мокрыми волосами. С туфлями, в которых плескалась целая река. И это не метафора. Буквально. Я слышала, как вода булькает при каждом шаге. А стелька чавкает, как словно болото.
Я улыбнулась. Сквозь усталость. Сквозь холод. Сквозь воду в туфлях.
— Ну что ж, — сказала я, снимая одну туфлю. — Пора праздновать. Но сначала — техническая остановка.
Я перевернула туфлю возле дверей палатки. И — бульк! — из неё вылилась вода. Целый стакан. Может, два. Короче, рыбкам хватит!
Глава 46
Я вылила вторую туфлю. Поставила их рядом. Как трофеи. Как доказательство. Как памятник моей стойкости.
А потом растянулась на ковре, забыв обо всех правилах приличия.
— Вы же могли отказаться? Вас никто не заставлял бегать под дождем!
Я не открыла глаза. Улыбнулась. Сквозь сон. Сквозь усталость. Сквозь счастье.
— Если бы я отказалась — я бы не добежала. А если бы не добежала — Симба не выиграла бы. А если бы она не выиграла — не было бы цацки. А если бы не было цацки — не было бы счастья. А без счастья — зачем вообще всё это? Так что — пусть будет вода в туфлях. Пусть будет дождь, — пробормотала я, чувствуя, как меня придавило, как гранитной плитой.
Марон помолчал. Потом снял свой плащ. И накрыл меня. Как одеяло. Как защиту. Как обещание.
— Только теперь у нас проблема! Мэри идет в отдельный ринг. Я ее выставлю в бестах. Без проблем. Накладки нет. Но Спарта и Симба идут в один бест. И вывести двоих я не имею права. Поэтому мне понадобится помощь, — произнесла я. — Нужно, чтобы я вывела одну девочку, а кто-то присутствовал и как бы держал вторую. Я отбегаю с одной, потом вручу ее тому, кто будет мне помогать, и возьму другую. Отбегаю с другой. И этим кто-то будете вы, господин генерал! Попробуем так, если судья разрешит… Так что готовьтесь. Мне без вас никак не справится! Я только прикрыла глаза — едва коснувшись подушки, которую заботливо подсунули мне под голову девочки, едва позволив телу расслабиться, едва позволив душе укрыться в тишине, — как раздался стук. Тихий. Вежливый. Назойливый.
— Тук-тук.
Кто-то стучал в каркас нашей палатки. И это был не дождь.
Словно судьба постучала — не в дверь, а в последнюю крепость усталости. Я вздохнула — глубоко, с обидой, с проклятием, спрятанным за стиснутыми зубами.
— Отдохнуть не дают… Ни на миг. Ни на вдох. Ни на сон, украденный у бессонной ночи.
Я поднялась — неохотно, будто тело помнило каждый шаг под дождём, каждый круг, каждый крик «НЕТ!» — и, натянув на плечи чужой плащ, тёплый, пахнущий дымом и чем-то древним — как будто сама вечность его носила, вышла наружу.
Под дождём, что ещё не унялся, а лишь притих, будто выжидал, стояла незнакомка. Дама. В дорогом платье, под шёлковым зонтом, с худым лицом, похожим на оригами, сложенным из вежливых изгибов морщин и холодной улыбки. Рядом — служанка, дрожащая, промокшая до костей, с пальцами, побелевшими от холода, — живое напоминание о том, где проходит граница между «госпожой» и «человеком».
Дама не смотрела на неё. Не замечала. Как не замечают тень — когда светит солнце.
— О, добрый вечер! — пропела она, и голос её звучал, как колокольчик — звонкий, ласковый, и оттого — особенно опасный. — Какая у вас… трогательная палатка. Такая… домашняя.
Я молчала. Стояла. Смотрела. Не как соперница. Не как воспитательница. А как человек, который слишком много раз видел, как красивые слова прячут уродливые поступки.
Поэтому внутрь пускать никого не собиралась.
— Я хотела бы… поговорить с вами, — продолжила она, слегка наклонив голову — жест, похожий на поклон, но на самом деле — на удар. — Моя дочь… тоже прошла в бесты. Очень талантливая девочка. Очень… многообещающая. Незнакомка сделала паузу. Ту самую, после которой в мире совершаются сделки с совестью. — Я готова… назвать любую сумму. Чтобы ваша… Мэри… не выходила в бесты. Сегодня. Нам очень нужно закрыться. На носу очень важная помолвка. Вы ведь понимаете… как это важно? Но вы можете подсказать мне свою сумму… Я буду только за…
Глава 47
Я смотрела на неё. Не моргая. Не отводя глаз. Не сбавляя напора. Вспоминала Мэричку — маленькую, с вечно растрёпанными волосами, с глазами, полными страха и надежды. Вспоминала, как она сказала «нет» — и выиграла. Как она плакала — и поверила. Как она улыбалась сквозь слёзы — и побеждала.
Вспоминала — откуда она. С улицы. Без имени. Без прошлого. Без зонтика. Без мамы, которая бы торговалась за её будущее.
Я не кричала. Не злилась. Не плевалась уставшим ядом. Я — говорила. Тихо. Чётко. Как приговор.
— Если у вас есть деньги — у вашей дочери есть будущее. Вы можете купить ей место. Судью. Мужа. Даже счастье — или его бледную тень. У моих девочек будущего нет. Нет наследства. Нет связей. Нет зонтиков. Нет мам, которые бы торговались за их судьбу, — произнесла я, видя, как трясется под дождем служанка. — Для них эта выставка — не развлечение. Это шанс. Это — последний билет. Единственный. Настоящий. И я не продаю билеты. Я их выигрываю. Лицо дамы все еще выражало уверенность в том, что я банально набиваю себе цену. Она видела нашу палатку, понимала, что финансовые затруднения — наш постоянный спутник. И лишь улыбалась, легонько качая головой, словно прикидывая в уме, сколько она готова мне заплатить за эту маленькую услугу.
— Приходите на ринг. Смотрите. Аплодируйте. Плачьте. Завидуйте. Но не предлагайте денег. Потому что у нас — другая валюта. И она — не подлежит торгу.
Я кивнула — вежливо, как полагается даме, даже если внутри бушует война. — Хорошего вечера, — добавила я. — И… передайте вашей служанке — пусть зайдёт. У нас есть чай. Полотенца. И сухие туфли. Мы — не те, кто позволяет людям мокнуть под дождём… ради вежливой беседы.
В глазах служанки была благодарность, зато дама решила предложить свою цену.
— Тысяча лорноров! — заметила дама, глядя на меня с любопытством. — Сумма не маленькая!
