Эсперанса - Наталья Шемет
— Грейв, не надо, — слабо отбивалась Шайни. — Не надо!..
Нет, это не было шуткой. Мокрая кожа. Отвратительный запах немытого тела едко бьет в ноздри — от запаха Грейв не избавился, даже искупавшись в морской воде. Остро скребет песок под лопатками, сдирает кожу, саднит. Под закрытыми веками всполохи режут раскаленными ножами. Открываешь глаза — те же всполохи, только сильнее.
Когда он стал целовать, она отворачивалась, сжимала губы — противно, словно в рот пихают мертвую осклизлую рыбину. Шайни собрала силы и разжала зубы, а потом сжала. От неожиданности Грейв выпустил девушку, сплюнув кровь на песок и вытерев губы, широко замахнулся и ударил. Удар пришелся по голове — и Шайни, успевшая встать на колени, рухнула на песок и снова почувствовала удар, который пришелся в живот. Охнула, задохнувшись, сложилась пополам, упала на бок.
Чувствуя, как в голове взрываются ослепительные шарики боли, Шайни не смогла воспротивиться, когда ее рывком подняли, и через мгновенье забыла обо всем, кроме новой боли.
Яркая, рвущая, толкающая боль. Внутри все горит. Не вырваться, не выкрутиться — не ласка, не игра… Так, где нежно прикасались к груди его пальцы, сейчас жестко царапает песком. Песок на зубах… скрипит…
— Мертво твое чудовище, — хрипит на ухо тот, кого она считала братом. — Мертво.
С каждым толчком.
Мертво. Мертво. Мертво.
В какой-то момент Шайни осознала, что именно рычит ей на ухо Грейв.
Глаза чудовища. Глаза ее Духа моря. Нет сил сопротивляться. Никаких… все равно… Перл обмякла, превратившись в сгусток боли. Больно было одинаково — в голове, в животе… везде. Слезы лились, смачивая песок.
С последними толчками из горла Грейва вырвался рык. Мужчина утих, навалился сверху, некоторое время тяжело дыша ей в шею. Приподнялся.
Перл застыла, распластанная на песке. Потом медленно повернулась на бок, подтянула коленки к животу, не обращая внимания на голые бедра. Свернувшись в калачик, плакала — слезы лились по щекам, промежность жгло — но что это по сравнению с тем, что она убила свое чудовище… это она — чудовище…
Стать бы песком… развеяться… по ветру. Ничего не чувствовать… не болеть… не помнить… Грейв, брат… что ты наделал, за что… Мое чудовище… как я могла…
Помнишь ли ты песок на наших губах…
Навсегда остаться на этом берегу.
Самое заветное желание — навсегда остаться на этом берегу. С памятью о нем, о касании его ладоней, словно волны трогают песчаную линию на берегу…
Грейв повернулся в ее сторону, завязывая тесемки на штанах.
— А-а-а! — вопль пронесся над морем. — Тварь!
Девушка, лежащая перед ним, теряла очертания, превращаясь в песочную фигуру.
Он схватил меч и вонзил в то, что недавно было девушкой — она рассыпалась, распалась, а он кромсал и кромсал берег в слепой ярости, пока не оступился на вздыбленном собственными ногами песке. Ступня подвернулась и Грейв, падая, ухнул грудью на торчащий из песка брошенный кинжал.
Он был тем, кто сам вонзил в песок собственную смерть. Он сам исполнил пророчество. И сам направил смерть ровно себе в сердце.
С наступлением заката берег моря окрасился багряным.
Чудовище, шатаясь, выбиралось из воды. Оно несколько раз падало, отдыхало, поднималось и снова шло, приобретая очертания мужской фигуры.
Израненный светловолосый юноша опустился на колени рядом с тем, что когда-то было Грейвом и закрыл влажной ладонью остекленевшие глаза. Песок был на его ладони.
— Всем досталось… — прошептал он.
Он поднял труп на руки и отнес подальше от моря, к редким деревьям. Оставил там. Дальше не мог идти, да и не его это было дело. Вернулся на берег. Упал на колени, несколько минут тяжело дышал, а после стал сгребать руками песок, формируя женскую фигуру.
— Зачем тебе мое сердце, я весь принадлежал тебе. Что такое сердце… ничего… зачем… кусок мяса, часть человеческого тела. Душа моя была в тебе. Я не смог… Твои мать и отец просили сохранить тебя… я пытался… не смог…
Под его руками, смешиваясь с водянистой кровью, появлялась, вырисовывалась девушка. Когда же она была почти готова, песчинки вокруг сами потянулись к ней со всех сторон. Песочная фигура дрогнула, пошла мелкой рябью и приподнялась. Шайни, как и прежде, тонкая и прекрасная, только с кожей песочного цвета, села на колени. Открыла глаза.
— Ты… — прошептала она, — ты жив…
Подняла руку, хотела коснуться его щеки, но ладонь рассыпалась, когда дотронулась до лица. Песчинки потянулись вверх и снова стали рукой. Она поднесла ладонь к глазам, внимательно посмотрела на пальцы. Опустила руку и горько вздохнула. Морской дух сидел рядом и смотрел на нее с такой горечью, что сердце могло разорваться.
Если бы оно было хотя бы у одного из них.
— Почему, Шайни? — впервые Шайни видела, как из глаз ее любимого текут слезы. Наверное, они тоже соленые, как морская вода. А может, все мы плачем морской водой?…
— Я хотела, чтобы ты был со мной. Полностью, весь, всегда.
— Но я же был. Неужели ты не чувствовала! Что теперь делать? — прошептал он. Он тоже хотел дотронуться до нее, но не смог. Ее кожа была песок, и кровь была песок.
Шайни чувствовала, что он растерян. И что Великий Морской дух на самом деле не знает, как быть дальше.
— И моя любовь теперь песок, — прошептала она и отвернулась.
Она захотела заплакать — по щекам побежали струйки песка.
— Я думала, ты умер.
— Я думал, ты умерла…
Он потянулся к ее щеке. Шайни прильнула к руке, и мокрая ладонь приняла в себя песчинки, оставляя впадинки на лице.
— Оставь меня себе. Не уходи…
— Я не могу… Тебя унесет ветер, растворит вода. Что ты сделала с собой, Шайни.
— Не могла иначе… из-за меня тебя чуть не убили. Простишь ли?…
— Глупая… — он снова протянул руку, отдернул. — Я не сержусь. И… кажется… знаю, что делать. Ты всегда будешь со мной. Дух моря вечен. Ты тоже станешь. Мы всегда будем вместе.
Девушка попыталась улыбнуться. Со щек посыпались песчинки. Она потянулась к нему — но губы не ощутили ничего.
Больше не ощутить вкуса его губ… только песок…
Он повернулся к морю. Нахлынувшая волна выбросила на берег множество плоских ракушек. Сделал рукой движение — ракушки распахнулись. Последний раз посмотрел на нее — прекрасную, но ненастоящую.
— Иди же… — сказал он. — Ты будешь со мной.
— Твоя?
— Моя. Каждая частичка твоя — моя. Навсегда.
Она потянулась к нему, попыталась прижаться губами к щеке. Не чувствовала боли. Не чувствовала ничего — только в голове. Зато
