Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
Сейчас Брандир Нидоуз напоминал мне этакий утес в северном море, встречавший и шторма, и снег, и борта кораблей, что разбивались о его твердь, и сообщения о беременных от него девственницах одинаково невозмутимо. Одним словом, не мужчина, а меч… могильная плита! Главное, чтоб не моя!
– Прости, мне жаль, что так вышло, – выдохнула, ощутив одновременно и страх, и стыд – плохо передаваемое и еще хуже переживаемое сочетание чувств. – Это моя вина. Не хотела, чтобы твоя репутация пострадала и… Если нужно, я во всеуслышание заявлю, что между нами ничего не было. И к ректору пойду, объясню…
У Брандира дернулся глаз, он медленно-медленно, словно опасаясь самого себя, контролируя каждое слово, с расстановкой произнес:
– Кимерина Бросвир, ты вообще в своем уме? Понимаешь, что говоришь? Если ты подобное скажешь, во-первых, узнает вся академия, которая пока не в курсе. А во-вторых, уверится, что именно это и было! Что же до ректора, который меня, к слову, и вызвал – я уже поговорил как с ним, так и с твоим отцом. И даже поклялся им обоим, что не имею никакого отношения к твоему ребенку. Так что пусть настоящего отца ищут… – с каждым словом ледяное, контролируемое железной волей хладнокровие инистого трещало, словно вот-вот готовая вскрыться по весне стремительная широкая река.
– Да нельзя найти того, кого нет! – выпалила в ответ я, устав бояться.
Надоело! Вечером сватали, ночью душили, утром – гнали взашей, теперь рычат… Сколько можно-то! Мои дамские нервы (хоть сестренка и утверждала, что ими фуру вытянуть из кювета можно) не выдержали. Я от души психанула и грозно шагнула к инистому.
Только этот тип, в отличие от меня, и не подумал отступать. Так что я почти носом уперлась в мужскую грудь. Знакомую такую, ходившую сейчас ходуном.
– Отец ребенка умер? – услышала я голос над головой.
Все же разница в росте, да еще такая, при которой ты своей макушкой упираешься в чужой подбородок, – препротивная вещь. Не посмотреть свысока, или хотя бы вровень. Пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться взглядами.
На меня смотрел сам мрак. Беспросветный и отчаянный, точно смерть. И лишь заполошно бившаяся жилка на виске кричала о жизни.
Ниточка застарелого шрама на загорелой шее Брандира сейчас была видна особенно отчетливо. Она ныряла в высокий – почти под подбородок – воротник-стойку.
Инистый был зол. Я тоже. Но сквозь эту мою злость приходило осознание того, как все виделось магу: его вызывают к ректору, обвиняют в отцовстве и… Первая мысль инистого – ему пытаются подсунуть чужого ребенка вместе с девицей!
М-да… Окажись я на месте Брандира, я бы эту адептку придушила безо всяких разговоров. А он держится… только искры из глаз высекает, как кремень.
– Он и не жил, – ответила, вспомнив о вопросе мага. – Я не беременна. Просто у нас с отцом были немного разные взгляды на мое будущее: я хотела пойти в академию, а не под венец. И ребенок показался мне весомым аргументом…
– Неужели образование, полученное за седмицу учебы, оставило на тебе такой след? – спросил было Брандир и осекся, похоже, увидев другие следы – удушения.
Я почти физически ощутила мужской взгляд на своей шее. Как раз там, где пальцы отца душили меня. Захотелось прикрыться.
– Кто это сделал? – вкрадчиво поинтересовался инистый.
– Я же уже сказала: мы с отцом не сошлись взглядами на мое будущее, за которое я решила бороться!
Произнесла и все же поддернула ворот платья, поймав себя на мысли, что с инистым в этом мы сейчас похожи: и он, и я стремимся спрятать неприглядное. Он – шрамы, я – синяки. И мы оба – свои тайны.
Повисла тишина. Она была такой острой, что об нее можно было порезаться. Осязаемая, плотная. Звенящая.
Мы стояли с инистым и смотрели друг другу в глаза. Неотрывно. Упрямо. На грани злости и отчаяния. Его напряженное лицо. Мои сведенные брови. Его горячее дыхание, что обжигало мне щеку. Мои сжатые в кулаки руки.
Показалось, что еще немного – и воздух вокруг заискрит, а мои волосы поднимутся облаком от разлитого вокруг электричества.
– Если решаешь за что-то бороться – нужно лучше тренироваться, чтобы побеждать без потерь, – произнес инистый как-то рвано и совершенно неожиданно для меня добавил: – И я позабочусь, чтобы ты научилась этому…
– Что? – потрясенно выдохнула я.
– …на моих практикумах по боевой магии, – не обратив внимания на мое восклицание, закончил инистый.
Мне понадобилась целая секунда, чтобы осознать – кажется, так на языке этого мага звучит: «Я прощаю твою ложь».
Удивительное дело порой эти ссоры: они так легко отдаляют близких людей друг от друга, но при этом способны сблизить совершенно чужих.
– Спасибо, – выдохнула я, вдруг ощутив уже знакомый запах морозной мяты, грозы и отточенного железа, и опустила взгляд, вдруг враз осознав, насколько мы рядом. Еще немного – и коснемся грудью друг друга. В запале злости я этого не заметила, а сейчас…
– Кимерина Бросвир, – произнес инистый как-то хрипло, – кто ты? Безумная лгунья или талантливая адептка?
Вот что за вопросы к приличной девушке? Как на такие отвечать? Начну заверять, что я разумна – инистый точно станет сомневаться еще больше. Подтвердить, что – да? Да ни за что на свете! Меня же выставят за порог академии на бис!
А я-то всего-ничего на крыше постояла, рассветом полюбовалась – и пожалуйста.
Так что я ощутила себя так же, как пять лет назад на экзамене по философии. Мне тогда достался билет, о котором я имела посредственное понятие, и пришлось отвечать в духе древних мыслителей: так, чтобы под конец моей речи преподаватель подзабыл, о чем, собственно, спрашивал.
– Безумие и одаренность – две стороны вращающейся на ребре монеты. Какую ты выберешь, такая и окажется сверху, когда эта монета упадет, – произнесла я.
Но инистый, в отличие от Григория Армановича, оказался орешком покрепче.
– Хотелось бы верить, что талантливая… – мрачно произнес Брандир Нидоуз тем самым тоном, который намекал, что этот человек привык полагаться на факты, но никак не на слепую веру.
– Значит, так оно и есть, – уверенно отозвалась я, этой самой уверенности ни капли не ощущая, зато отчетливо чувствуя, как в горле пересохло.
– Посмотрим. А пока, адептка, постарайтесь не опоздать на вторую половину занятий, раз уж первую половину дня вы проспали.
Больше не говоря ни слова, инистый маг развернулся и с идеально прямой спиной направился
