Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Обогнув половину озера, полезли на дальнюю гору. Обошли кругом, ничего особенно не заметили. Вернулись к склону с давним опознем, стали проверять его щупом. Склон был песчаный, и это внушало сомнения.
– Как бы он в песке пещеру-то вырыл? – сказал Воята. – Оно бы сразу все и осыпалось.
– Укрепить мог, – ответил ему Демка. – Сруб сколотить.
– Стало быть, этот сруб там внутри и остался?
– А в нем колокол! – воскликнул Домачка.
– Как-то так.
– А сруб не сгнил за двести лет?
– В песке? А ляд его знает.
– Если сгнил и завалился внутрь, там теперь такой же песок, как везде. Щупом ничего мы не найдем.
– Так что теперь – всю гору перекапывать?
– Зачем нам всю? Этот склон для начала. Где оползень. Если здесь ничего нет…
– Тогда что?
– Значит, здесь ничего нет, – вздохнул Воята.
– Погодите копать, – сказала Устинья. – Вот еще побольше стемнеет – я увижу, есть ли тут что.
Все сели на песок лицом к озеру, стали смотреть, как гаснут на западе багровые колеи от солнечной повозки, тают в синем небесном море. Вчера облака были как нащипанный пух, а сегодня – как овцы, которых ночь гонит домой. Делалось свежо, Устинья накинула на плечи свиту.
– Ну что, пойдем? – предложил Воята, решив, что уже довольно стемнело. – Нам потом через пол-озера назад идти.
– Пойдем.
Устинья встала с песка; парни вокруг нее тоже поднимались. Все уже направились к горе, и тут Устинья охнула:
– Стойте!
Все замерли.
– Пещера… – очарованно пробормотала она.
– Где?
– Вот. – Устинья показала на склон холма, в десяти шагах от них. – Я вижу ее…
– Да где же? – Воята подошел к ней.
– Вот тут… – Устинья подняла руку и обрисовала склон. – Она… огромная такая. Чуть ли не от вершины. И вот здесь…
– Колокол видишь? – нетерпеливо спросил Сбыня.
– Колокол… нет. Я вижу… так, знаете, сквозь землю мерцает слегка серебристым, неярко, но во весь склон… почти. Такие, знаете, серебристые нити как бы, сверху донизу, а внизу мерцает гуще.
– Где гуще – там колокол может быть. Точнее покажешь?
Устинья подошла к склону, прошлась вдоль него, показывая, где видит под землей целые озерка серебряного света. Парни смотрели на нее с волнением и неким благоговейным уважением. Все знали, что из девок волости Устинья – самая «состоятельная», ее уважали больше, чем тех, у кого бока пышнее, лицо румянее, а лари с приданым весомее. Но, явив умение видеть сквозь землю, она сделалась уже не просто девкой, а кем-то вроде тех праведниц из церковных житий, что еще в девичестве творили чудеса.
Крупных деревьев, чтобы сделать затес, тут не было, и Воята Егоркиным батожком начертил на песке перед склоном крест.
– Завтра с утра с лопатами придем – найдем пещеру. А теперь давай бегом к шалашу, а то вон уже полночь.
Половину озера пришлось обходить по тёмкам[38], и Устинья так умаялась, что заснула сразу и спала до рассвета – в этот раз она не увидела, сморило ли Вояту под утро и пришлось ли Марьице его подменять. Разбудило ее осторожное тюканье топора. Вылезая из шалаша, она увидела Демку – он колол лучину, чтобы заново развести погасший костер. Оглянулся на Устинью; она молча кивнула, чтобы раньше времени не будить братию, но по глазам его ей показалось: он ждал ее пробуждения.
За кустами Устинья умылась, перечесала косу – хоть она и девка, а трясти распущенными волосами перед мужиком нехорошо, – и вернулась к уже пылавшему костру. Демка даже воды набрал и котел повесил. Устинья хотела похвалить его, поблагодарить – но язык не повернулся. Наедине с ним было так трудно начать даже самый простой разговор – и само молчание казалось весомым, значительным. Как будто слова, которые они хотят сказать друг другу, нависают над ними грозовым облаком.
Но что он хочет ей сказать? Устинья не понимала его внимания и его угрюмости. Он что-то вспоминает?
А если он вспомнил, что был с ней тайно сговорен, и теперь думает, что после его пребывания между жизнью и смертью, повидав его в гробу, Устинья решила от такого жениха отказаться?
От этой мысли сердце затрепетало: если он вспомнит, если снова будет свататься – что она ему ответит?
– Устинья… А почему ты… ну, начала сквозь землю видеть? – тихо спросил Демка; его хриплый голос выдавал волнение. – Ты же не всегда так умела? Или всегда, но таилась?
– Не всегда. У меня… колечко особое есть. – Устинья вытянула руку в его сторону, чтобы он увидел кольцо на пальце.
Демка взял ее руку и подтянул к себе, чтобы лучше рассмотреть. У Устиньи оборвалось сердце – и от его прикосновения, и от мысли, узнает ли он свою работу. Как может не узнать? Но ощущение своей руки в его руке вытеснило все прочее.
– И что в нем такого? Колечко как колечко… мы сами такие делаем. Только вот… золотое. Это что, – Демка криво усмехнулся, – тебе… Из Новгорода привезла?
Да он думает, что колечко ей подарил Воята! Испуганная этой мыслью, Устинья хотела возразить: это же ты мне дал! – но язык не повернулся. Тогда уж точно придется объясняться и все ему рассказывать. Она так и видела, как изменится лицо Демки, как он будет ошарашен, узнав, что собирался на ней жениться… Нет, ни за что!
– Колечко не простое, такого на торгу не купишь, – стараясь говорить спокойно, ответила она. – Из самой земли-матери родилось, из-под корня папоротника взято. Миколка монастырский меня научил. Такие колечки лесные особую силу имеют. Мудростью наделяют, язык зелий лесных и луговых учат понимать, от всякого колдовства защищают. И сквозь землю видеть дают.
Демка покачал головой: дескать, вот ведь дива! – и выпустил ее руку. Устинья смотрела ему в лицо, но вместо узнавания видела в нем лишь некоторую досаду.
Досады этой Устинья не понимала – ей казалось, ему не нравится ее новая мудрость. И правда, что за баба, которая сквозь землю видит? Кому такая жена нужна? Демка и сам понимал свои чувства смутно: это чудное колечко, в силе которого он уже убедился, в его глазах стало еще одной преградой между ними. Раньше он и думать не мог об Устинье как о невесте – на что он сдался поповской дочери, голь перекатная, шалопай бесомыжный? Теперь он стал богат – хотя еще не привык думать о себе как о богатом, – но с тем и Устинья, считая их с Куприяном две доли клада, стала вдвое богаче. Теперь ей и правда только сын боярский годится в мужья.
