Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
* * *
После окончания службы Воята вывел Устинью из храма, и она словно очнулась от сна – за порогом Святой Софии шумела обыденная жизнь, и даже воздух здесь был другим. Отвечая ее душе, солнце разогнало утренние облака и залило светом Владычный двор, так что она, псле сумрака храма, прикрыла глаза рукой. Теперь этот, внешний мир казался ей странным – душа еще пребывала там, внутри.
– Ну, пойдем Климяту поищем, – сказал ей Воята. – Вон там, за кельями, наша книгохранильня, он в эту пору здесь должен быть.
Владычный двор был не хуже иного городка. За прошедшие со времен Иоакима двести лет каждый новый епископ пристраивал к старым зданиям свои; пытаясь вписать новые постройки в крепостные стены и берега ручьев, им придавали довольно причудливые очертания. Части Владычного двора за деревянными стенами и порядок их расположения почти не менялся, сохранялись и названия, только обветшалые или сгоревшие здания возводились заново. Здесь же обитал сам владыка со своей дружиной чернецов. Деревянные кельи располагались за собором и уже лет сто назывались Никитскими – в честь епископа Никиты, а рядом с ними каменные – от Иоанна. Чужой человек с трудом нашел бы дорогу к нужному месту, но Воята знал тут каждую конурку. За Святой Софией тянулись улочки, закоулки, теснились бревенчатые и даже каменные строения, и простые, и в два яруса, и деревянная лестница, прилепясь к каменной стене, вела к верхней двери епископских палат, с особым резным крылечком. Могучие клены проливали тень, защищая от солнца, птицы в их ветвях пели, как казалось Устинье, с особым чувством покоя и торжества – будто по мере сил старались в этом святом месте заменить райских птиц. Дальним концом все это упиралось в стену детинца.
Везде сновали чернецы. Когда какой-то из них, спешащий по своим делам, нагонял сзади, Устинья слышала шум особенной походки: быстрый, твердый, широкий мужской шаг – и хлопающая по ногам длинная, как женское платье, ряса. Это напоминало ей об отце, и все тянуло обернуться – не он ли? В детстве Устинья была твердо намерена выйти за священника и стать попадьей, как мать, хоть и понимала, что такого жениха ей только сам Господь и сможет послать: на всю волость попов было только два, один из них – ее отец, а второй, сумежский батюшка Горгоний, старый и женатый. Прошлым летом она уже думала больше об иночестве, чем о замужестве, но, познакомившись с Воятой, невольно вспомнила свое давнее намерение: поповского сына ждала верная дорога в иереи. Однако его достоинства все же не заставили ее передумать, и Устинья не огорчилась, что судьба связала его с Тёмушкой, другой поповской дочерью. Рассказали бы ей хотя бы прошлым летом, что ее долей станет Демка Бесомыга, из всех жителей волости меньше всего похожий на иерея…
Теперь Устинья снова поневоле думала: желая стать попадьей, ей стоило бы приехать сюда. Вон здесь сколько священного чина! Так и мелькают черные рясы. Цепляясь за руку Вояты, она почтительно кланялась каждому встречному; смущаясь, думала, что появление здесь чужой девушки может вызвать чье-то неудовольствие. Но мало кто обращал на нее внимание, церковные и мирские люди только кивали в ответ на приветствие Вояты, иногда обращались к нему с вопросами о делах владыки. Как Воята рассказал по пути от Людина конца, владыка Мартирий, не зная, куда его девать, но не желая отпускать с глаз, взял к себе на службу, так что Воята, несмотря на молодость, был вхож к архиепископу и пользовался его доверием. Но пока Воята не считал нужным беспокоить владыку Мартирия делами Великославльской волости, сперва следовало разобраться в них самим.
Воята повел Устинью к избе за кленами, ближе к крепостной стене – это была епископская книгохранильня. Сам Воята, вместе с братом Кириком, стал часто бывать здесь еще отроком лет десяти, когда отец Тимофей выучил сыновей грамоте и передал для дальнейшего наставления дьякону Климяте. Здесь стояли книгохранительницы – большие прочные лари с нутряными замками, таившие в себе сокровища епископских книг; здесь сидели переписчики, и сюда же к дьякону Климяте прибегали новые отроки, которых он обучал грамоте и службе. Здесь дьякон-книгочий содержал запасы харатьи, иначе кожи, или даже «телятины», чернил, настоянных на обломках старого железа и дубовой либо ольховой коры, красок, разные переплетные снасти. Здесь и писали, и рисовали буквицы, только драгоценные оклады самых дорогих книг изготавливали златокузнецы у себя в мастерских. Оказалось, что над каждой книгой трудится по очереди несколько человек: доброписец выписывает чернилами столбцы, потом статейный писец делал нужные знаки, заставный писец рисовал буквицы и заставки, живописец делал красочные изображения святых.
Впервые увидев дьякона Климяту, Устинья чуть не рассмеялась – так чудно они с Воятой смотрелись вместе. Лет сорока, худощавый, ростом дьякон был своему молодому товарищу только по плечо и напоминал подростка. Красноватое лицо с очень курносым носом было совсем не красиво, жиденькая рыжеватая бородка, жидкие волосы, связанные сзади, поношенная ряска придавали ему вид смиренный до убожества. Но, взглянув ему в глаза, Устинья поняла, что он не так прост. Взгляд серых глаз был твердым, умным, сосредоточенным; в этом человеке имелось некое внутреннее сокровище, объяснявшее уважение, с которым явно относился к нему Воята.
Устинья уже знала: именно дьякон Климята учил Вояту с братьями книгам и обрядам службы, после того как отец дома выучил сыновей грамоте по Псалтыри. Климята у епископа ведал службу книгохранительства, разумел не только русскую грамоту, но и греческую. В последний год Воята обучался у него и греческому языку.
Сейчас здесь, кроме Климяты, был только один чернец, подчищавший что-то на листе харатьи. Увидев в своих владениях Устинью, дьякон сперва так удивился, что не поверил глазам и перекрестился: дескать, вспомнил епископа Илию, коему однажды дьявол явился под видом пригожей девицы. Но Воята его успокоил: это не дьявол, это настоящая девица, поповская дочь, а здесь ищет книжной мудрости. Тогда Климята удивился еще раз: девицы, ищущие мудрости, встречались ему не чаще, пожалуй, чем дьявол…
Устинья охотно осмотрела бы здесь все подробно – и готовые книги, и листы харатьи, и рисованые заставки в виде небывалых зверей и птиц. Но каждый миг промедления мучил ее, хотелось скорее узнать, найдется ли здесь средство помочь Демке.
– Мы с отцом и братом Кириком вчера святых Сисиниев вспоминали, припомнили четверых, – рассказывал Воята. – Мученик Сисиний из Кизика, мученик из Никополя Армянского, из Севастийских воинов, потом архиепископ Константинопольский. Да тот еще диакон римский Сисиний,
