Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Что это за гроза? Небо разгневалось на злополучную Великославльскую волость? Или, наоборот, пришло на помощь? Ведь известно же, что всякая нечисть боится грозы, а когда молнии бьют в землю и воду – это Громовой Илья преследует врагов пламенными стрелами. Устинья пыталась молиться про себя, но не могла связать двух слов; «Отче наш» вдруг перетекал в просьбу выставить тын железный от земли до неба. Бросив эти попытки, Устинья только твердила про себя: Никола Млостивый, Михаил-Архангел, Гавриил-Архангел, святой святитель старец Панфирий, Кузьма и Демьян…
…Очнувшись, Устинья ощутила неудобство и холод. Желанныи матушки, да она заснула! Прислушалась: вокруг было почти тихо, раздавался только шорох капель с ветвей. С трудом Устинья повернула окоченевшую шею, подняла голову – повеяло плотным духом влажной зелени и мокрой хвои. Этот здоровый запах подбодрил Устинью, и она распрямилась. С трудом села, стараясь не оцарапаться о низко нависшие еловые лапы – при каждом касании с них падали обжигающе-холодные капли.
Было уже не темно – рассвет пришел. Самое отважное существо в мире – рассвет, он приходит, какие бы ужасы ни творились ночью. Приходит – и люди жмурятся от страха, увидев то зрелище, какое он им приносит. А ему – ничего, улыбается, играет росой…
Гроза давно ушла, дождь прекратился. В лесу пересвистывались птицы – звонко, нежно, лишь немного робко. Устинья подвигала плечами, потом, собравшись с духом, попозла из-под ветвей наружу.
Как и ожидала – промокла, еще пока лезла, все тело охватила зябкая дрожь от увлаженной одежды. Выбравшись из елового шатра, Устинья встала на ноги. Все тело затекло, но от движения к нему возвращались жизнь и бодрость. Весь лес был напоен влагой от ночного дождя. Устинья огляделась – и куда идти? Определилась, где болото, – значит, ей в другую сторону.
Стараясь не задевать мокрые ветки, Устинья осторожно направилась, как она надеялась, к озеру. С каждым шагом ее все сильнее одолевала жуть. Что если… она осталась… одна… Одна, уцелевшая после нашествия упырей… во всей волости… Куприян… Демка… Прочие барсуковские, мужчины и женщины, ее подруги… Нет, не может быть! Гроза разогнала упырей, люди успели спастись… А мысль бежала вперед, рисовала ей молчаливый берег озера, лежащие тела… Пустые Барсуки, навсегда покинутые избы… Вымершее Сумежье, Мокуши, Песты, Велебицы… Устинья так сильно вздрогнула, что плечи передернулись: вообразила родную волость, населенную одними упырями. Да нет же, прошла самая страшная ночь в году, они больше не посмеют выйти из болота… Ее и тянуло ускорить шаг, и страшно было это сделать. Она хотела скорее увидеть, к чему привел ночной набег, и боялась этого зрелища. Нетерпение победило страх – Устинья почти побежала, уже не обращая внимания, что каждая задетая ветка окатывает ее холодными брызгами.
Пока она шла, совсем рассвело. Деревья поредели, впереди блеснуло озеро. Устинья вышла на поляну, боязливо огляделась. И снова вздрогнула, прижала руку ко рту. На траве лежала какая-то баба – по одежде Устинья не признала ее, а на залитое кровью мертвое лицо бросила лишь один взгляд и тут же отвернулась.
Постояла, закрыв лицо руками и судорожно сглатывая. Ей все это не приснилось. И куда теперь идти? Пробираться скорее домой, в Барсуки? Надеяться, что Куприян и Демка уже там? Или… обходить поляны и искать их… их тела?
Оглядев озеро и сообразив, где находится, Устинья повернула в сторону Барсуков. Поскорее пробежала поляну, больше не глядя на мертвую бабу, вступила в лес… и отшатнулась, наткнувшись взглядом на что-то живое.
В первый миг подумала, что это упырь, и замерла деревцем – понадеялась на защитную силу лесного колечка. Но встречный уставился прямо на нее единственным глазом: хоть и жуткий с виду, он был на белом свете зряч.
– Д-дед Замора… – прошептала Устинья. – Ты ли?
– Ты жива, упыриная невеста? – хмыкнул в ответ старик. – Я думал, тебя первую под белы рученьки в Черное болото увели…
– Дед Замора! – Устинья заломила руки. – Ты не знаешь, где мой дядька? Где Демка сумежский? Ты не видел их? Они живы?
– Дядька твой на Гробовище. А Демка… тебе ли не знать?
– Откуда мне знать! Где он, скажи на милость? Он жив?
– Ты ж сама увела его… – Старик прищурил на нее единственный глаз.
– Куда увела?
– Не знаю, не знаю… Видел, ты вела его, а он шел за тобой, будто барашек на веревочке.
– Я его и не видела… Где это было-то? Куда… вела?
Дед Замора видел Демку с девкой, которую принял за Устинью? Ее затрясло, и уже не от холода мокрой одежды.
– Дедушка, где ты их видел? – настойчиво повторила Устинья. – Покажи мне!
Дед Замора молча сделал ей знак идти за ним. Провел ее по тропке, вывел на маленькую полянку, шириной в три-четыре шага. Из-за тесноты здесь не было никаких следов ни гулянья, ни, к счастью, упыриного пиршества.
Зато на песке отпечались следы. Кто-то прошел здесь – с травы на песок, с песка – в воду. Прямо в воду. Ближние к воде следы уже замыло волной, но было ясно видно: тот, кто вошел здесь в озеро, не вышел назад.
– Как же…
Устинья оглянулась, но старика не увидела: он пропал, скрылся снова в зарослях, пока она, заледенев, разглядывала эти следы. Не может быть, чтобы это был Демка. Может, кто-то другой… купаться полез, а выплыл на другой поляне… Так Устинья старалась успокоить себя, но не получалось. От цепочки отпечатков веяло безнадежностью. Последний путь – в один конец…
