Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Устинья прижала к груди руку с лесным кольцом. Потерла его пальцами другой руки. Демкино лесное колечко… Накатило ясное чувство: это кольцо – все, что ей осталось. Нету больше в белом свете того, кто его ей принес. Нигде нету – ни в Барсуках, ни в Сумежье. Озерная трава шелестела, мелкие волны полизывали берег. А Устинья ощутила себя такой одинокой, будто на свете нет больше ни одного живого человека. Она и не заметила, как много места в ее душе постепенно занял Демка сумежский. Сама толком не зная, в какой день это случилось, она приняла его как свою судьбу. И вот он исчез – вместе с ним исчезло ее сердце, счастье, будущее. Мысль искала, на что опереться, обо что согреться, – и находила лишь пустоту.
– Да что же это такое? – во весь голос закричала Устинья, вдруг переполнившись обжигающе-холодной ярости. – Да как ты посмела, тварь проклятая! Господи Боже, да почему же ты меня не услышал? Тысячу раз я к тебе взывала: взыщи, Господи, душу девы Евталии, коли возможно, помилуй! А ты, Евталия-дева, в гробу не сиди, перепелкой серой в дубраву лети… Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
Теперь она вспомнила хорошо знакомые слова; вера ее взлетела острым копьем, достигла наивысшей силы, грозя обломиться…
Пока она говорила, озеро впереди забурлило. Устинья видела, как расходятся, разбегаются все шире волны от какого-то источника на глубине.
С утреннего неба золотистым копьем пал светлый луч и коснулся бурлящих волн. Выговорив «аминь», Устинья замерла. Душа ее затрепетала, готовая покинуть тело и взлететь.
В светлом луче появился некто… похожий на человека, но не человек. Златокудрый юноша с лицом ясным и добрым. Нет, не тот царевич, который когда-то ей воображалася – некто в тысячу раз прекраснее.
Юноша протянул руку к воде. Над кипением волн мелькнула чья-то голова. Потом плечи, грудь… На глазах Устиньи из воды выросла женская фигура. Как живую она видела молодую женщину с длинными золотистыми волосами, в голубом платье. Она походила на покойницу в домовине – и была другой. Бестелесной, как солнечный блик, и все же более живой, чем та. Неужели эта красота принесла Великославльской волости столько зла?
Вот она встала на поверхность воды, вложила руку в протянутую к ней руку юноши. И подняла веки. Голубые ее глаза взглянули прямо в лицо Устиньи.
– Благодарю тебя, Иустина… – прошептал ей прямо в душу нежный женский голос. – Тридевятьдесят лет я на дне лежала. Сгинула без покаяния, злобой людской погубленная. Ты спасла меня, душу мою своими молитвами из плена вырвала.
«Кто ты?» – мысленно спросила Устинья, не в силах шевельнуть губами.
Да что там разговаривать – она не понимала, на каком свете сама находится, не ощущала ни земли под ногами, но собственного тела. Все вокруг поглотило золотистое теплое сияние, и в нем остались только двое – златоволосая дева и юноша рядом с ней.
– Я – Евталия. Та, за кого ты молилась.
Устинья смотрела на нее, пытаясь понять, что за сущность перед ней. Красавица, которую она сама и Демка видели в домовине. Жуткая Невея, плясавшая над той же домовиной. Это одна и та же?
«Евталия? Игоря жена? Полюбовница? Или бесовка Невея?»
– Ни то и ни другое. Не бесовка я, человек. Из Константинополя я была родом, из царства Греческого, в полон попала, не своей воле женой Стремила-витяза сделалась. Морок наведенный обманул его, он погубил меня, да и себя заодно погубил навек».
В мыслях Устиньи чуть прояснилось: если эта Евталия приняла внезапную страшную смерть, то понятно, почему ей не лежится спокойно, почему тянет губить других.
«Зачем ты людей губила, тварь проклятая? – От ярости Устинья не могла говорить. – Куда ты увела…»
– В том гробу была не я. Злая сила, бесовская, облик мой украла, именем моим прикрылась. Такова природа ее – мужчин она губит из злобы, женщин – из зависти. Тридевятьдесят лет я у нее в плену томилась, и помолиться за меня было некому. Пока ты не стала Бога за меня просить.
Накатила растерянность. В гробу была не она? Другая? Так их две?
«Но кто же она?» – мысленно воззвала Устинья.
Она закричала бы, но не могла даже шевельнуть языком.
– Она – дух нечистый, дьяволица. Тысячи лет она по миру скитается, по воле сатаны людей губит: рожениц, детей, всех, кого достанет. Звалась она Обезуф, звалась Гилу, звалась Звездой Маргалит, Иродиадой и еще сотнями имен. Да только конец ее проискам один: святой Сисиний и архангелы имеют власть связать, ее, запечатать и прогнать. В ваших краях зовется она страшительная Невея, что значит – Неведомая, из всех злых духов губительных старшая. Притвориться она может чем угодно – мухой, зерном, соринкой, пылью, зверем или птицей, змеем-драконом. Любой человеческий облик ей принять ничего не стоит. Теперь я на суд Божий уйду, более она моим обликом прикрываться не сможет. Но зло, ею принесенное, на земле останется.
«Зачем она Демку погубила?»
– Из мужчин ненавистнее ей те, в ком она видит родство с давним ее врагом – Сидеросом, демоном с железным телом. От кого чует она дух железа. Не могла она его взять без того, чтобы он с ней кольцом обручился – не одним, так другим. Для нее он – сын Сидероса, ее врага ненавистного.
– Где он, Демка? – Желанное имя сняло чары, Устинья обрела голос. – Он жив? Скажи, что он жив!
Евталия покачала головой:
– Не жив он и не мертв, между тем и этим светом пребывает. Жаждет нечестивая Гилу его погубить, да подступиться не может. Две силы в нем – сила огня небесного и сила волка. Боится она их. Своим кольцом она силы его сковала, да отнять не может. Но это не навек. Придет зима, уснет огонь небесный, остынет вода – вот тогда…
– Как же нам ее избыть? – Устинья заломила руки, загоревшись от желания бежать и что-то сделать, пока не поздно. – Как мне его спасти?
– По Божьему повелению власть над нею имеет святой Сисиний, а меч пламенный ему дает ангел Сихаил. Позови их на помощь – они изгонят страшительную Невею и всех сестер ее…
– Но где же мне найти их?
– Больше я тебе ничем не помогу. Прощай, Иустина. Извлекла ты меня из плена мрачного, теперь пойду я своей дорогой, ждут меня. – Евталия оглянулась на блистального юношу, державшего ее за
