Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

Глава XIV

Для всех, кто остался в живых, наступил новый день.

Дочь полицмейстера лежала в палате бабьего крыла. Она была одна. Клиника едва открылась. Белозерский ещё носился с замечательными идеями разделения потоков здоровых и температурящих беременных, рожениц и родильниц. Анастасию отнесли бы к больным гинекологическим, коль скоро на неё была бы заведена карта.

Вера Игнатьевна зашла к ней рано утром. Пациентка была в сознании, её состояние значительно улучшилось.

– Анастасия Андреевна, как вы себя чувствуете?

Та ответила холодно и с вызовом:

– А как бы вы себя чувствовали на моём месте?

Вера Игнатьевна смирила моментальный порыв гнева. Она дала обет. Скоро Дума, да и гнев в принципе – всегда и везде! – не лучший советчик. Как руководитель клиники она сама недавно настаивала на корректном отношении абсолютно ко всем, и как командир обязана дать пример не словами, но делами! Теперь каждый раз, когда накатывало, Вера Игнатьевна прочитывала про себя хайку Мукаи Кёрая[54].

Как же это, друзья?

Человек глядит на вишни в цвету,

А на поясе длинный меч!

После чего вежливо улыбнулась:

– Я не на вашем месте, Анастасия Андреевна. Но меня – на моём месте – интересует ваше физиологическое состояние. Позвольте, я присяду и осмотрю вас.

Анастасия схватилась за край одеяла и натянула его до подбородка, кинув на Веру взгляд, в котором смешались и страх, и ожесточённая ярость щенка, загнанного в угол.

…Человек глядит на вишни в цвету,

А на поясе длинный меч!

– Я хотела почтить вниманием ваши жалобы, а равно уточнить состояние ваших органов, исключительно поскольку я – врач. И давний друг вашего отца, которому вы должны быть благодарны… – она запнулась.

Если при каждом порыве гнева мысленно прочитывать хайку:

Уходит детство…

Печалюсь вместе… с мечом с отцом,

Которому благодарна

– …за смелость! – закончив фразу, Вера вздрогнула, будто нечаянно задела незажившую рану.

Неожиданная вспышка глубокого внутреннего чувства, разрубившего реплику, усмешкой отразилась на её лице. Только тогда она заметила, что Анастасия что-то горячо говорит. Пациенты всегда эгоцентричны и каждый смешок, каждый жест принимают исключительно на свой счёт.

– За смелость любить свою дочь?! За это не благодарят!

– Это и называется неблагодарностью.

Анастасия приняла вид презрительный и высокомерный, как ей казалось. И буквально выплюнула в Веру:

– О, я знаю, кто вы! Мне мама всё-всё рассказывала!

…Печалюсь вместе с мечом!

– Тогда знайте: не все отцы настолько отважны. Но вы не в состоянии этого понимать. Я пришлю ординатора. Если с вами всё в порядке, Анастасия Андреевна, сегодня же отправитесь домой.

Не прошло и четверти часа, как в палату явился Александр Николаевич. Он был так мил, так обаятелен, несмотря на первоначальную холодность пациентки, что она помимо воли оттаяла. Он сиял, как покрытый сусальным золотом орех на ёлке. Он начал тараторить самым доброжелательным тоном, будто он в гостиной доброй знакомой со светским визитом и пересказывает ей занимательные сплетни.

– Знаете ли вы, Анастасия Андреевна, что нейрон открыт ещё в тысяча восемьсот тридцать седьмом году неким Яном Пуркинье? Занимательнейшая была персона. И тебе анатом, и тебе физиолог, и политик, вообразите! И это ещё не всё! Был ещё и пиаристом! Клириком благочестивых школ во имя Матери Божьей! Вот представляете? Человек науки, а в Бога верил. Безо всякой этой, простите, бесовщины![55] Ох уж эти писатели! Самые лучшие из них, и те размажут жидкую кашу на полтыщи страниц. А вот Пуркинье и книги-то писал, писал. И переводил. Бог знает сколько настрочил и на чешском, и на польском, и на немецком. Членом сорока академий был! Представьте! Знаменитейший был человек! И несчастнейший при том! Поскольку ни один отец не может быть… Ах, об этом оставим! Об этом не время, вот я чу-чело-то! – Белозерский улыбнулся настолько обворожительной улыбкой, что Анастасия помимо воли улыбнулась в ответ, хотя совершенно не понимала, зачем он так много говорит, воду в ступе толчёт. Не иначе эта его «жидкая каша» вызвала в памяти воду в ступе! Это же из урока про русские фразеологизмы. Но в любом случае улыбнуться можно, поскольку никакое он не чучело и превосходно сам о том знает; значит, шутит…

– Потом уж итальянец Гольджи их покрасил, эти нейроны. А уж и не так давно. Хотя вы тогда были дитя, и для вас это давно! – продолжил толочь слова Саша, по возрасту не слишком далеко ушедший от Анастасии. Собственно, когда в 1891 году клеткам нервной системы было дано название, самому Александру Николаевичу едва минуло десять лет. – Не так давно, хотя и давно для вас, этих-то крашеных и назвали нейронами. Такой, знаете ли, Вальдейер, к тому же Генрих, к тому же и Вильгельм! Вот он и назвал. Один открыл, другой покрасил, третий назвал – и теперь мы знаем, как называется то, из чего большей частью и состоит наша нервная система. И подозреваю, любезная Анастасия Андреевна, что именно я обнаружил прелестнейшее свойство некоторых из этих сорванцов-нейронов. Замечали ли вы, что если кто-то хмурится – ему хмурятся в ответ? А если кто хохочет, то нет никакой возможности удержаться от улыбки, пусть и не зная причины.

Он развёл руками и рассмеялся.

– Смех без причины – признак дурачины! – сказала вдруг Анастасия и тоже рассмеялась.

– Именно! – заключил Белозерский, присаживаясь на край кровати безо всякого позволения.

– Не знаю, почему я это сказала, – Анастасия развела руками (она уже присела на постели, и он тут же подправил ей подушки поудобней). – Вы просто про кашу говорили, я вспомнила про ступу и вообще про русские фразеологизмы. А почему рассмеялась – не знаю. Ничего же смешного.

– Потому что рассмеялся я! Вот это они самые озорники-нейроны. Точнее, некоторые из них. Я назвал их зеркальными. А открывают и красят их уже пусть другие![56] Эти нейроны обрабатывают отражение. Замечали ли вы, что будет, если улыбнуться ребёнку? А хотя бы и собачке. Ваша собачка всегда знает, когда вы хотите играть. А если не хотите, она подбежит к вам, повертит хвостиком, глянет на вас задорно – и вот вы уже улыбнётесь и захотите играть!

Анастасия Андреевна и не заметила, что улыбается.

– Простите меня, я не представился. Александр Николаевич Белозерский, доктор, ординатор клиники.

– Белозерский? Это магазин на Невском, где конфеты и…

– Ах,