Черный Спутник - Елена Леонидовна Ермолович
– Кому мы нужны, ангелочек? – ответил за Лёвку Мора. – Мы заблудились, лошади наши вот-вот падут, мы почти сутки кружим по вашим лесам и надеялись на недолгий приют у господ Мегид. В карете мой отец, он очень болен.
Мальчишка смотрел на Мору и пытался понять, что за путник перед ним – благородный господин или так, мелочь. И дормез, и чудовищный кучер, и парижская шляпа, и сам изящный, в кружевах и бархате, кавалер – всё говорило о том, что господ Мегид не разочарует подобная встреча.
– Ты почтовый чин? – догадался Лёвка и, сам того не ведая, изобрёл новое немецкое слово.
– Почтальон, – поправил мальчишка. – У меня письма для господ. На самом деле под этой водой есть мост, но в темноте его не видать. Он скрыт под водой, но всего на пару вершков, ехать и ходить по нему можно, разве что промокнут ноги. Если вы дадите мне править, я перевезу вас через него.
– Или утопишь? – предположил Мора.
– Не должен, – не смутился мальчишка. – В апреле здесь всегда так, мы каждый год так ездим – по подводному мосту, и каждый раз угадываем.
– Кто не рискует, тот не играет.
Мора приоткрыл дверцу кареты – в глубине посапывал спящий Рене или притворялся, кто его разберёт.
– Без вас мне пришлось бы мочить ноги, – мальчишка вознёсся к Лёвке на облучок, сумка ударила его по бедру, взлетела длинная коса в чёрном тугом кошельке. Лёвка на косу посмотрел с восторгом и передал вожжи.
– Ну, смотри, парень, не подведи.
Мора забрался в карету.
Рене прищуренными глазами смотрел в окно – на воду, на остров, на призрачно белеющий дом.
– Авалонис, – проговорил он прекрасно артикулированным шёпотом, и Мора, понятия не имевший, что это такое, подумал: «И что за шляпа сей Авалонис?»
Мальчик на облучке тоже услышал этот «Авалонис» – отчего-то шёпот Рене всегда был очень отчётлив – и звонко рассмеялся, и Лёвка, любопытная душа, спросил:
– А что это?
– Остров обетованный, – мальчик медленно направил карету вниз по склону, и вот уже лошади вошли в зеркальную воду – всего лишь по бабки.
Мальчишка правил осторожно, и карета катилась по воде совсем медленно – всё-таки боялся он свалиться с моста. Волны стрелами разбежались от колёс кареты по чёрному зеркалу. Тёмные стеклянные воды, и мыльно-сумрачные седые небеса с чернильными мазками дождевых туч, и деревья, ветвями – когтями птичьих лап – терзающие туман.
Небо светлело – несмело и осторожно, и белый четырёхбашенный дом потихонечку приближался. Со стороны казалось, что карета идёт по воде чудесно, аки посуху.
Из дома выбежала белая, призрачная в рассветной полумгле собака и с лаем помчалась к карете, приседая от усердия, по брюхо в воде.
– Флора! – ласково позвал её мальчик. – Флора, свои.
– Флора? – Рене выглянул посмотреть, что там за Флора.
– А вы думали, там кто? – ехидно поинтересовался Мора.
– Никто.
Из полукруглых ворот вышел человек в тёмной ливрее – лица не разглядеть в тени шляпы, – и мальчишка крикнул ему весело:
– Принимай гостей, Кристоф!
Звонкий голос поскакал над водой эхом.
Кристоф распахнул ворота – носяра был у этого Кристофа будь здоров, как будто он рожей болел, – и карета вкатилась во двор. Мальчишка спрыгнул с облучка, постучался в дверцу кареты.
– Выходите, я провожу вас к хозяйке.
Лёвка тоже слез, позвал колокольным голосом:
– Как вы там, папаша Шкленарж? Сами пойдёте или опять без сил?
– Не позорь меня, Лев! – воскликнул Рене с театральным отчаянием и выбрался из кареты – в одной руке саквояж, другой он судорожно цеплялся за дверцу, и Лёвка отечески его поддержал. – Я, конечно, развалина, но могу идти сам, и не вздумай меня хватать.
Мора вылез следом, встал рядом с Рене, и вместе они смотрелись как отец и сын или братья с большой разницей в возрасте – два носатых хрупких господинчика, оба в чёрно-сером, в нарядных шляпах, темноволосые и темноглазые. Мальчик-почтальон поглядел на них обоих и не сдержал улыбки – но Мора привык, что в паре с Рене они вызывают у людей непроизвольное умиление, как две одинаковые маленькие собачки.
Псина Флора вертелась в ногах у Лёвки, и тот её гладил – он без труда находил общий язык с бессловесными тварями. Носатый Кристоф смотрел на почтальончика вопросительно, и тот приказал ему, словно такие приказы были в порядке вещей:
– Помоги кучеру с каретой, Кристоф, и приходи потом в дом, нужно приготовить комнаты для наших гостей.
«Он сказал – наших – значит, он тоже здесь служит, – подумал Мора, – или живёт».
Он окинул взглядом дом Мегид – четыре белые башни, соединённые переходами, замкнувшими в квадрат маленький двор. Дом Мегид совсем чуть-чуть не дотягивал до полноценного замка.
– Прошу со мной, господа, – пригласил мальчик. – Я позову к вам госпожу Мегид. И заодно отдам ей почту.
Лёвка остался возле кареты, вверенный заботам молчаливого Кристофа, и Мора, прежде чем проследовать в дом, рассмотрел Кристофову носатую рожу – нос был чёрный и блестящий, как у прокажённого, и длинный – как у еврейского банкира, а рот до ушей.
– Ну и пачка… – не удержался Мора.
И злой Рене прошептал одними губами:
– Уж кто бы говорил…
Втроём они вошли в дом, в сумрачную просторную прихожую, украшенную гобеленом и двумя вооружёнными рыцарями.
«Надеюсь, внутри они пустые…» – подумал Мора.
– Как представить вас госпоже Мегид? – спросил мальчик, и Мора ответил, сняв шляпу и чуть склонив голову:
– Алоис Шкленарж, алхимик, аптекарь.
Рене поставил на пол саквояж и тоже снял шляпу, и волнистые волосы его поднялись вслед за шляпой, как корона.
– Пауль Рейнхард Шкленарж, прозектор.
Рене поклонился, почти коснувшись пола пушистыми шляпными перьями, и зачем-то взял руку маленького почтальона и поцеловал её – с мягкой чарующей грацией списанного придворного селадона. Мальчик, и без того румяный, зарделся так, что уши запылали, выдернул руку и взбежал вверх по лестнице – сумка болталась, и коса била его по спине.
– Госпожа Мегид сейчас выйдет к вам, – прокричал он сверху, с галереи.
Рене смотрел ему вслед с нежной улыбкой.
– Папи, вы, конечно, частенько даёте мне понять свои пристрастия. Но прежде вы никогда не вели себя, как столь явный buzeranti, – ехидно, но и растерянно сказал Мора.
– Где ты только нахватался таких слов… – как настоящий отец, посетовал Рене.
– В Богемии, у маркитанток, – признался Мора. – И всё же –
