Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz
Начать новую жизнь там, где никто не знает моего прошлого, – давняя мечта. Налепить любое имя, влезть в чужую одежду и даже придумать себе акцент. Стать таким, каким всегда хотел, – свободным. Однако чем глубже я зарываюсь в мысли о переезде, тем отчетливее вижу свою несостоятельность. Бегство от себя – бег на одном месте. Если к альбому любимая группа сделает пометку «Новое звучание», оставив его прежним, ничего не поменяется. Ведь налепленная наспех этикетка в любой момент может оторваться, обнажив неприглядную реальность. Вопрос времени и мастерства в искусстве притворяться кем-то другим.
Когда перед летними каникулами я снова поднял вопрос о продаже дома, мама улыбнулась одной из тех улыбок, которая говорит громче слов, и сказала:
– Мне нравится этот город, волчонок. Настолько, что готова мириться даже с вредной миссис Муди и очередным скандалом из-за ее драгоценных роз. Знаешь почему?
Я покачал головой, и мама подвела меня к окну. Затем отодвинула занавеску и постучала по стеклу указательным пальцем:
– Смотри, за домом миссис Муди живет пожилая пара. В День благодарения они разносят всем соседям пироги и теплые пожелания. Напротив нас поселилась семья, которая ждет ребенка. На прошлых выходных их отец пригласил нас на барбекю, но ты был очень занят делами казино, поэтому я пошла одна. Было весело.
Мама положила ладонь на мое плечо.
– Еще через пару участков живет пожилой джентльмен, с которым мы периодически играем в шахматы и пьем подаренный ему покойной женой чай, совершенно отвратительный. Но я ни разу не отказывалась. Он рассказывает о своей яркой жизни. Мы хихикаем, сплетничаем о соседях и обсуждаем политику. Представляешь, он голосовал за демократов!
– Мам, – я задернул занавеску, – этот дом разваливается, как и все вокруг.
Она насупилась, и на лице отразилось непонимание.
– Волчонок, мне жаль, что ты видишь город испорченным.
За ужином, разрезая на тарелке мясо, мама продолжила разделять свои поступки на плохие и хорошие. Обвинять себя в моем надломе. А я взялся ее успокаивать, словно ребенка, принимая роль взрослого. В тот день я испугался, что чудища, заползающие в мою детскую комнату, забрали и маму. Подменили незнакомой женщиной и вернули подделку. Иначе как объяснить ее беспросветную слепоту к реальности?
Кстати, о семье, недавно переехавшей и ожидающей ребенка. Муж – бывший коп – уже успел засветиться у мистера Дика. Слышал, им пришлось сменить штат после истории с убийством темнокожего подростка. Вопрос напрашивает сам собой: зачем сбегать, если ты непричастен?
Пожилой мужчина, играющий с ней в карты, разглядывает девочек в коротких юбках и отпускает сальные комментарии. В молодости он чуть не присел за попытку изнасилования. Дело замяли, ведь подобные скандалы отпугивают и без того редких туристов города.
А те очаровательные соседи, разносящие пироги в День благодарения… Наверное, и правда неплохие люди. Надеюсь, их подвал не хранит секреты и залитые бетоном кости.
Да, мы с мамой разные. Там, где я вижу засохший цветок, она замечает возможность. Цепляться у нас в крови, и, если бы не умение договариваться с совестью, мама давно бы зачахла. Мне же с каждым годом все сложнее следовать по стопам отца. И этот путь я не выбирал. Меня на него поставили, подтолкнули и велели идти.
Вдалеке раскатисто гремит гром. Я оборачиваюсь в тот момент, когда молния пронзает небо. С делом, порученным мистером Диком, надо успеть до дождя. Сегодня – по моим наводкам – семейства нет дома. Уехали на кремацию родственницы в соседний город и вернутся завтра вечером – с пепла на пепел. Весьма иронично…
В благополучном районе я чувствую себя сорняком, выросшим среди прихотливых цветов. Дома здесь выстроены по линейке. Лужайки усеяны чудаковатыми клумбами. А единственные цветы, которые светят мне, – это розы в гроб.
Два мира, разбросанные по разным полюсам. Так бы я это назвал. Мусор на моей улице вывозят с переменным успехом, поэтому порой запах стоит невыносимый. Даже доставщики побаиваются заезжать на машине. Кражи у нас не редкость. Поэтому многие сотрудники предпочитают оставлять транспорт у полицейского участка и доходить пешком.
Здесь же, в райском саду, пахнет свежескошенной травой, подсыхающей на аккуратном заборе краской и надеждой на светлое будущее. Аромат, раскрывающийся нотами того, что зовут «успехом»: учеба в университете, диплом, престижная работа и счастливая семья, получающая с почтой мебельные каталоги вместо просроченных счетов. На День благодарения такие люди непременно разносят пироги соседям и собираются у камина в гостиной на Рождество, чтобы распаковать подарки.
Я оставляю велик в тридцати ярдах от забора и набрасываю капюшон, пряча лицо. Рука в кармане теребит провода от наушников. Тревога следует за мной по пятам, щекочет волоски на затылке и собирается каплями пота на висках. Ощущая ее зловонное дыхание, я оборачиваюсь, но за мной – никого.
Большинство жителей улицы уже вернулись с работы или прямо сейчас стоят в пробке. Дети давно дома. Идеальное окно для незаметного проникновения. Только огороженные заборами участки плотно теснятся, и это добавит нам проблем. Если огонь перекинется на соседние дома…
Нет. Мы все рассчитали. Пожарная машина добирается от станции до адреса примерно за семь минут после звонка в 911. Если позвонить в нужное время, они успеют еще до того, как огонь дойдет до крыши. Затянем – послание от мистера Дика окажется бесполезным, а босс промахов не терпит.
Способов устроить пожар немало, но у «змеев» есть почерк – пепельница с инициалами казино и зажженная сигара. Несколько лет назад я спросил Чико, что делать, когда должник не курит, ведь это сразу укажет на «Эдем». Он посмеялся и взъерошил мои волосы: «Послушай, ихо[34]. Наш дон – человек неглупый. Подрасти и вот тогда задайся этим вопросом».
С той поры прошло немало лет. И я понял: если ты восседаешь в башне, подсвеченной неоном, то точно не хочешь скрываться, а твои инициалы на месте преступления – это дорога к царству, вымощенная желтым кирпичом.
Путь до нужного мне дома подсвечен слепящими глаза фонарями. А лампы на моей улице постоянно бьют, поэтому разгуливать на свету, словно с мишенью на спине, мне дискомфортно. Настолько, что желание натянуть капюшон ниже превращается в навязчивый зуд.
Киба стоит со скейтом у забора и колупает краску, нервно оглядываясь.
– Ты долго, – шмыгает он носом. – Пара зевак прошла мимо, но я спрятался. Один мажор отправился на пробежку. Нет, ты прикалываешь? Они тут бегают для здоровья, а мы так выживаем. Надеюсь, ему трико в задницу врезалось.
Я прохожу через калитку и направляюсь к дому, выкрашенному в цвет морской волны. Под ногами – каменная тропинка. Повсюду пышные кусты роз. Их бутоны прикрывают лепестки на ночь, но смесь цветочного аромата и еле уловимого запаха застоялой воды в бассейне заполняет весь двор.
– Ждал, пока мама на смену уедет. Сегодня в ночь.
– Волнуешься? – Киба заглядывает в окна.
– Нет, – зачем-то лгу я, будто он не сможет прочесть это в моих дерганых движениях и бегающем взгляде. – А ты?
Киба включает фонарик и светит мне прямо в лицо:
– С чего бы?
Когда он отвечает вопросом на вопрос – это нервозность под напускным весельем. Так было всегда, сколько его помню. Месяц назад, сидя на крыльце с тарелкой дымящейся шакалаки, я спросил: «Ты как? Бабушка согласилась на операцию?» Он ответил: «Не-а. В отказ. Но не умрет же она завтра, правда?» Сверкнул зубами, перевел взгляд на падающую звезду и замолчал.
Интересно, загадал ли Киба тогда желание или посчитал это глупостью? Думаю спросить, но не решаюсь.
– Так тихо, аж жутко, чувак. Волосы на заднице шевелятся.
С дверью на задний двор я расправляюсь в два счета и достаю из кармана фонарик.
– Погнали.
Внутри пахнет яблочным пирогом. Мы проходим через кухню, и я делаю глубокий вдох, мысленно откусывая кусочек. Затем провожу рукой по теплой плите и заглядываю в мойку, где лежит форма для запекания с налипшим на нее песочным тестом.
У мамы никогда не хватало часов в сутках на приготовление школьных завтраков, а о чем-то более праздничном разговор даже не шел. Отец и вовсе не признавал из еды ничего, кроме
