Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
Он не заблудился тогда в лесу. Мал он тогда был, потому и не помнит. Его ведьма украла и в лес унесла. А в печь его на лопате клали, чтоб удостовериться, что он не подменыш. Считалось, что нечисть, почуяв вред своему чаду, которого она могла подсунуть вместо краденного, заберёт своё отродье обратно, а человеческого детёныша вернет. Ну Славка был уверен, что он кто-кто, а точно не подменыш, но бабушка-то тогда, в далёком его детстве, должна была удостовериться.
Тоннель, жар, пепел, белый свод.
– Тяни, ничьего не будет!
– Или моё, или ничийее…
С этими забытыми глухими словами, с этой мыслью Славка проснулся, распахнув глаза и вперившись в тёмный потолок.
Была ещё какая-то фраза, вспомнившаяся перед самым пробуждением, но она потерялась, улетела, растворилась во мраке комнаты.
А вдруг это не сон, подумал он, вдруг правда? Вдруг?! Могла ли его похитить ведьма в детстве? Могла. Или нет, ведь ведьмы крадут детей, чтоб сразу есть или делать из них зелья? А подменыши – это не к ним? Хотя… А если всё-таки? Это многое объясняло, эти сны и разговоры, страхи, видения. Могла ли она опять узнать про него, если её страшный заяц его увидел? Могла. И… Он уже, конечно большой, но… Думать о ведьме никак не хотелось.
Только вот как его отняли, как вынесли из леса? Бабушка? Оттого у неё инсульт был?.. Да ну нет, это уже совсем сказки, подумал Славка. Не может такого быть.
А что может?.. Здесь, ночью, под низким потолком, в почти полной темноте, полной скрипов и шорохов старого маленького дома, всё казалось возможным.
Скажу бабушке, я обязательно скажу бабушке, подумал Славка. Надеюсь, она сможет меня защитить, если отобрала у ведьмы тогда, в детстве, и не то проверяла печью, не то лечила после пережитого…
Тут он вдруг нашёл объяснение своему сну, и картинка, пугающая, но цельная, сложилась у него в голове.
Его не клали в печь на лопате.
Его оттуда вынимали.
Лес. Потом тоннель. Потом пепел и светлеющий свод.
Именно так, а не наоборот.
То, что украло его, действительно вернуло его через дымоход, испугавшись за своё отродье.
Нет, это было слишком ужасно, но в темноте деревенской ночи казалось правильным, настоящим объяснением.
Скорей бы утро, с тоской, едва не заскулив, подумал Славка. Утром всё это покажется бредом. И вообще, ну разве ведьмы подменяют детей? Едят – сколько угодно, но, если вообще верить тому, что пишут в книжках, – подсовывают подменышей всякие нелюди, нечисть лесная, а ведьма-то всё-таки человек? Не сходится, размышлял Славка. И от этого ещё хуже.
По чердаку что-то пробежало. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда. Легонько, но слышно. Кот? Хорь? Белка?
Коловерша?..
Славка не мог спать. Ну никак не мог, зная, что тёмное, непонятное, никем не замеченное создание ходит прямо по дому, рядом, руку протяни, за тонкой преградой; бегает, стучит. Оно так и будет каждую ночь приходить, подумал Славка. А ведь он этого не выдержит.
Невыносимо было лежать и не знать ничего. Лучше знать. Хоть что угодно. Неизвестность и бездействие мучили его до вполне осязаемой тошноты, до мерзкого чувства в локтях и коленях, во всех суставах.
Не мог он лежать.
Он встал, накинул штаны и рубашку, стараясь не думать ни о чём, чтобы не спугнуть это состояние бездумной, пустой полуночной решимости, взял свечу и спички, свою серебряную монету, тихо вышел из комнаты, чуть-чуть приоткрыв дверь и протиснувшись в щель, вышел в сени и поднялся на чердак. Свеча коптила, пламя танцевало, в голове было пусто. Славка понимал, что, если он задумается хоть на секунду над тем, что делает, то бросит свечу и с воплем убежит под одеяло.
Он поднялся на чердак и закрыл за собой лаз. Тут не было петель – сколоченная из досок заслонка держалась на двух сыромятных ремнях, прибитых к настилу; так что это вышло бесшумно.
Славка сунул руку в карман, сжал монету в кулаке. Руки были мокрыми. Он огляделся, покрутил головой, погонял свечами тени по углам. И подавился криком, когда одна из теней, из дальнего угла, метнулась скользящим движением из одного угла чердака в другой.
Славка судорожно вдохнул, сжав зубы, и как мог сильно размахнулся и швырнул монетой в эту тень.
Пламя свечи покачнулось, но не погасло, чёрная, теперь уже видимо объёмная фигура замерла, и Славка шагнул к ней, выставив вперед свечу.
Он загнал существо в угол. Теперь зверь уже никуда не бежал, не тёк, не скользил – он прижался спиной к обитым рубероидом доскам, чёрный и смолянистый на чёрном и смолянистом фоне; поднялся столбом и смотрел прямо на него.
Славка забыл дышать.
Зверь был похож скорее всего на зайца, как мог бы нарисовать зайца художник, который никогда не видел никаких зверей, кроме собак. Глаза, жёлтые, казались почему-то мягкими, как перезрелые абрикосы, сетка жил красновато темнела в мякоти яблок, углы глаз подтекали. Под шеей, как настоящий мешок, свешивался огромный зоб. По тёмной липкой шкуре стекали белые капли.
Несколько ударов сердца Славка смотрел на него. Огонёк свечи поклонился влево, потом вправо, и на секунду показалось, что тело зверя не настоящее, что оно сделано из каких-то палочек, косточек, обмотанных проволокой, окрученных старым войлоком, дырявой и мерзкой сухой кошачьей шкурой, в паутине, в пятнах молока, зацветших плесенью. Что это груда мусора, озарённая свечой.
И от этого стало так жутко, что Славка отвёл глаза.
Коловерша метнулся в сторону, отвратительный зоб качнулся, молоко плеснуло на солому и горбыли перекрытия; зверь перескочил через светлый кругляш монеты и исчез.
Славка шарахнулся и уронил свечу. Сразу подхватил – она почти погасла и теперь разгоралась неохотно, – и увидел, что затлела солома. Он прихлопнул её тапком, не думая, и маленькая алая чешуйка, поднявшись в пыльном чердачном воздухе, блеснула золотом и приземлилась на лужицу пролитого молока.
И та вспыхнула призрачным синеватым пламенем, которое тут же погасло.
Огонёк свечи сжался, сделался синим, прилип к алому фитилю. Славка затаил дыхание. Он понял, что за спиной кто-то есть. Не коловерша.
Хозяйка.
Сердце пропустило удар, потом другой. Он вдруг внезапно понял ту самую простую вещь, которую никак не мог сообразить.
Он зря решил, что коловерша приходит красть масло и молоко.
А не наоборот.
Коловерша приносит его, вот в чем дело.
Славку затошнило, крупный озноб пошёл по
