Вперед в прошлое 12 - Денис Ратманов
Интересно все-таки развивать бизнес, как в «Цивилизацию» играешь! И приятно, когда на глазах появляется что-то полезное.
Но главное, лето — это встреча со старыми и новыми друзьями! Парни из Москвы, Тимофей-толстяк, Чумаков… Так интересно посмотреть, каким он стал! Мы созванивались пару раз, он научился разговаривать по-человечески. Гений из него вряд ли получится, но достойный член общества — вполне.
Гайде уже ждала нас, напекла татарской пахлавы, это как хворост, только тесто тоньше и пропитывается медом. Хворост трещит на зубах, это штука похрустывает и тает во рту.
Я поставил на стол пачку заварного кофе — у Гайде загорелись глаза.
— Добрый день это вашему столу от нашего стола.
— Вы не против, если я его сварю в турке? Это ж отличный кофе! Помню его, у нас в Фергане такой был, а потом пропал.
Определив турку на газ, Гайде продолжила:
— До сих пор жалею, что уехала, — сказала она, стоя спиной, чтобы следить за кофе — тонкая, черноволосая. — Сорвались, как дураки, в Крым. Отец все персики местные нахваливал! Говорил, какое там все вкусное и красивое. Нам же там землю пообещали, вот мы и продали все: квартиру двухкомнатную большую, родители — дом. С работы я уволилась, а я там заведующей кардиологическим отделением была. — Гайде тяжело вздохнула.
— И что, — спросил я, — обманули с землей?
— Ну как тебе сказать, — ответила она, так же не оборачиваясь. — Дали. Десять соток. В поле, где ни воды, ни света, ни газа.
— А провести коммуникации? — возмутилась мама. — Это ж вроде несложно.
— Слишком большой счет выставили. Неподъемный. Заплатить надо было больше, чем мы выручили с продажи недвижимости. Еле-еле отцу на разваленный дом наскребли.
— Как же так? — не поверила своим ушам мама. — Это ж ничего сложного — провести коммуникации!
— Это здесь не так уж сложно. Крым ведь — другая страна. А здесь мужу работу в порту предложили, вот и переехали.
— Ну а персики-то хоть вкусные? — поддержал беседу я.
— Какой там! — махнула рукой она. — По сравнению с узбекскими — мелкие и кислые. Все какое-то мелкое, брат увидел овец и спросил: «Это бараны или собаки? Их есть-то хоть можно?»
Захотелось расспросить ее поподробнее, но я чувствовал, что ей неприятно об этом говорить. Все-таки родина — место, где человек родился, а не место компактного проживания его народа. Все мы — продукты местности, как персики, как виноград. Вбираем в себя воду, микроэлементы, пейзажи… Нет, это пейзажи вбирают нас, впечатывают в себя навеки. И куда бы ни уехал, где и как бы ни жил, все равно будет тянуть туда, где прошли детство и юность, на улочки, по которым ходил в школу, во дворы, где дрался и впервые целовался с девчонками. Гайде отказалась от исторической родины и лишилась фактической.
— Я же думала, мы от неотесанных бабаев к европейцам едем, в цивилизацию, — продолжила жаловаться она. — У нас в Фергане чисто было, порядок. Оконные рамы все беленькие. Если зеленые — значит, там алкаш живет. И вот приехали в Инкерман, а там разруха. Дома обветшалые, одни алкаши и наркоманы, а на более приличное место денег не хватило. Кто пораньше приехал, те успели купить квартиры у бегущих из Украины в Россию, а мы везде опоздали.
— Вас выгоняли из Ферганы? — спросил я. — Знакомая рассказывала, что в Душанбе прямо убивали русских.
Она качнула головой.
— Не то чтобы выгоняли. Но все наши уезжали, и мы поехали вместе с ними, потому что европейцы уехали, а на их место пришли эти, из кишлаков, и давай свои правила диктовать. Скорее выдавили, чем выгнали. Городские узбеки-то — все равно что наши, а эти: «Рюский, поезжай домой». Мы все, кроме турок, для них были «рюские» — татары, евреи, немцы, греки, украинцы. А тут вроде все свои, но человек человеку волк.
— Ну да, у меня… в нашей автомастерской узбек работает, Алишер, он прям молодец. Наверное, из городских.
Гайде сбыла похожа на турчанку: высокая, длинноногая, с газельими глазами. Я иначе представлял себе крымских татар. Мне казалось, это потомки ордынцев.
— В любом народе есть нормальные люди и есть отбросы. Вот из-за отбросов и складывается… определенное впечатление, — объяснила она. — А вот отец мой терпеть их не может. Видит узбека — аж трясется от злости.
В комнате запахло кофе. Гайде разлила первую партию по чашкам и занялась второй, а я рискнул задать неудобный вопрос, который просто требовала память взрослого:
— Так получается, что депортированные татары дружили с русскими, из-за которых пострадали?
Она повернулась к нам и усмехнулась.
— А как иначе выжить на чужбине? Все чужаки сбиваются в стаи и поддерживают друг друга, дружат против общего врага. А что в прошлом, то в прошлом. Есть те, кто затаил злобу, но их было мало. Татары очень разные, внутри нашего народа, скажем так, три субэтноса.
— Расскажите! — буквально взмолился я, впервые общавшийся с представителем этого народа.
Мама посмотрела на меня с неодобрением, ей хотелось поскорее приступить к делу, и она нервничала. А вот Гайде с удовольствием поделилась знаниями:
— До завоевания Крыма османами там жили многие народы: готы, греки, генуэзцы, армяне, евреи, караимы… И все они, когда пал последний оплот Византии, Мангуп, встали перед выбором: ассимилироваться, приняв ислам, или погибнуть. Потомки тех, кто выбрал жизнь — так называемые ялобойские татары, они жили в основном на юге и имели европейский тип внешности, часто — светлые волосы и глаза. Таты, мои предки — потомки выходцев из Турции. Ногайские — жители степей — больше азиаты. Это разные касты, до депортации их представители даже друг на друге не женились.
— Спасибо, интересно.
Подоспела вторая партия кофе, Гайде долила нам в чашки и принесла тетрадь на сорок восемь листов, положила на нее руку.
— Теперь переходим к делу. — Отхлебнув из чашки и зажмурившись от удовольствия, она продолжила: — Начнем с глобального: аренда помещения. Там должно быть как минимум три комнаты: кабинет терапевта, какого-нибудь узкого специалиста и процедурный кабинет. Кроме того, необходим туалет и полноценные окна. Подходит только
