Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов
Я откинулся на мягкое сиденье бронированного автомобиля. Моя работа начнётся позже. Сейчас — время специалистов по грубой силе. Долгоруков, сияя от восторга, повёл штурмовую группу ко входу с таким видом, словно шёл на императорский парад.
Из дома почти сразу донеслись звуки. И они мне не понравились.
Глава 18
Сначала глухой удар выбитой двери, затем — короткие выстрелы, звон разбитого стекла, грохот падающей мебели и такой отборный, многоэтажный мат, что даже видавший виды Ярк поморщился.
— Прикройте уши, Аглая, — вежливо посоветовал он.
— Странно здесь оказаться вновь, — тихо сказала она, глядя на тёмные окна, за которыми когда-то держали её. — В прошлый раз я была пленницей. А теперь…
— А теперь ты часть карательной экспедиции, — закончил я. — Жизнь полна иронии, не находишь?
— Нечего было сбегать с кем попало! — проворчал Ярк, не глядя на неё. — Не пришлось бы теперь сидеть с дырой в плече и слушать всю эту стрельбу!
— Георгий Александрович! — возмутилась Аглая. — Как вы можете!
— Ладно-ладно, молчу, — он поднял руки в примирительном жесте. — Просто нервничаю.
Они препирались, как отец с дочерью-подростком. Мило. Но вся эта стрельба затягивалась. Долгоруков, очевидно, получал удовольствие. А мне нужен был результат. И как можно скорее. Время всё ещё работало против нас.
Пока снаружи гремела война в миниатюре, я решил лучше изучить своего новоиспечённого союзника. Аглая съёжилась в углу сиденья, стараясь не слушать выстрелы. Ярк смотрел на неё, и на его лице промелькнуло неприкрытое беспокойство.
— Вы печётесь об Аглае как родной отец, — заметил я. Это был не комплимент, а сухой факт.
Его суровое лицо, до этого напоминавшее гранитную маску, на мгновение дрогнуло. Плечи, всегда идеально прямые, чуть опустились. Он перевёл взгляд с тёмных окон на съёжившуюся девушку, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, почти отеческое.
— Ещё бы, — тихо ответил он. — Я её с пелёнок знаю. Мать её, графиня, при родах умерла. Осложнения. Говорили, магический дисбаланс какой-то… Граф тогда чуть с ума не сошёл от горя. Закрылся в кабинете на неделю, никого не пускал. А девчонка орёт, есть просит. Так мы с ним вдвоём и возились. Он — граф, аристократ, я — его начальник охраны. Два солдата. А тут — подгузники, бутылочки… ночами не спали, когда у неё первые зубки резались. И смех, и грех.
— Не ожидал, — признался я. — Вы не похожи на няньку.
— А что делать? — он пожал плечами. — Граф днями и ночами в министерстве, кормилицы меняются как перчатки, одна пьёт, другая ворует. Кто-то должен был быть постоянным. Помню, первые шаги когда делала, от графа — прямо ко мне побежала, вцепилась в штанину. «Дядя Гося» — это было её второе слово. Сразу после «папа».
Вот оно что. Вот он, истинный якорь его преданности. Не долг службы, не зарплата. А любовь. Суровый вояка с душой сентиментальной няньки.
Интереснейший экземпляр. Это объясняет его почти животную ярость, когда речь заходит о её безопасности. Он защищает не «объект». Он защищает своего ребёнка.
— Тяжело, наверное, видеть, как она взрослеет? — поинтересовался я.
— Тяжело видеть, как она связывается со всякой швалью вроде этого Волка, — Ярк снова помрачнел. — Но что поделаешь: молодость, гормоны, романтика. Все через это проходят. Я вот в её годы с дочкой цыганского барона сбежать хотел. Уже и коней украл.
— И что вас остановило? — спросил я с неподдельным любопытством.
— Отец. Армейским ремнём. По голой заднице. Неделю сидеть не мог, но любовь как рукой сняло.
Мы оба усмехнулись. Тихо, по-мужски.
Я посмотрел на него новыми глазами. Не просто инструмент. Не просто телохранитель. Отличный мужчина. Преданный, надёжный, с неожиданным чувством юмора и чётким пониманием жизни.
И, что самое важное, он искренне любит Аглаю, а не просто выполняет приказ. Это делает его в сто раз более надёжным, чем любой наёмник. С таким человеком можно иметь дело. С таким можно идти в бой.
Штурм закончился. Наконец!
Люди Ярка профессионально выводили избитых и раненых Псов, пакуя их в фургоны. А впереди процессии, сияя, шёл Долгоруков. Он вёл под руку связанного Пашу Чёрного Пса.
Барон выглядел растрёпанным, но безумно довольным — рубашка была порвана на плече, на аристократической скуле наливался внушительный синяк, но глаза горели диким азартом.
— Пятнадцать минут! — гордо объявил он, подходя к нашей машине. — Рекорд моей гвардейской части по зачистке помещений!
— Впечатляет, — коротко кивнул Ярк. — Громко, но эффективно.
Они выглядели как два хищника, только что насытившихся кровью. Довольные и расслабленные. Прекрасно. Теперь они готовы к следующему этапу охоты. Долгоруков подвёл Пашу к нашему автомобилю.
Я спокойно вышел, как будто на вечернюю прогулку.
— Ты⁈ — Паша, увидев меня, дёрнулся так, что Долгорукову пришлось приложить усилие, чтобы его удержать. В его глазах была такая концентрированная ненависть, что воздух едва не заискрил. — Мы тебя по всему городу искали! Каждую дыру, каждую подворотню проверили!
— Видимо, не каждую, — я пожал плечами. — А то нашли бы. Я не особенно прятался.
— Подожди, я до тебя доберусь! — он снова дёрнулся. — Ты у меня попляшешь!
— Вряд ли. Танцы — не мой конёк. Видишь этих господ? — я кивнул на Ярка и Долгорукова, которые встали по обе стороны от меня, образуя непроницаемую стену. — Это не полиция. Это люди графа Ливенталя. Они узнали, что ты имел неосторожность похитить его дочь. Так что теперь тебе не то что плясать — дышать без разрешения не дадут.
Уверенность уличного короля на лице Паши сменилась ужасом человека, который понял, что перешёл дорогу не тем людям. Даже последняя шпана на Хитровке знала, что значит разозлить один из старейших аристократических родов Империи.
— Скажи, где сейчас прячутся Волки, — продолжил я, понизив голос. — И может быть, я что-то придумаю. Поговорю с графом. Уговорю его смягчить наказание. Лет двадцать каторги в северных рудниках вместо медленного подвешивания за рёбра. Как тебе такое предложение?
— Ничего не скажу! — заорал он, но в его голосе уже слышалась неуверенность.
Долгоруков, не говоря ни слова, шагнул вперёд и большим пальцем надавил ему на сонную артерию, в особую точку за ухом. Паша захрипел и согнулся, его лицо побагровело.
— Я всех
