Проклятый Лекарь. Том 8 - Виктор Молотов
Кирилл создавал вспышки. Слабые, едва ослепляющие, как свет карманного фонарика по сравнению с прежними. Но достаточные, чтобы сбить прицел, чтобы заставить Альтруиста зажмуриться на долю секунды.
После каждой вспышки парень бледнел ещё больше. Магическое истощение прогрессировало — я видел это по его ауре, по тому, как угасал внутренний свет. Его жизненные показатели ухудшались: пульс учащённый — около ста ударов в минуту, дыхание поверхностное, кожные покровы бледные с сероватым оттенком. Тахикардия и гипотония на фоне энергетического истощения.
Ещё пара вспышек — и он упадёт. Нужно беречь его. Использовать только в критические моменты.
Костомар работал щитом. Принимал удары, которые предназначались мне или Кириллу. Вставал на пути клинков, подставлял кости под лезвия. Каждый удар оставлял след — трещину в ребре, выбитый сустав, отколотый фрагмент фаланги.
Он разваливался на части. Левая рука уже держалась на одном локтевом суставе. Несколько рёбер отлетели и валялись где-то на траве. Череп треснул, глубокая трещина шла от виска к затылку.
Но он продолжал сражаться. Упрямо, молча, не жалуясь.
— Слабак! — рычал он каждый раз, принимая очередной удар. — Ещё! Давай ещё!
Ростислав мешал как мог. Пролетал сквозь Альтруиста, сбивая концентрацию. Создавал слабые иллюзии — призрачные образы, которые отвлекали внимание на долю секунды. Шептал что-то на ухо врагу — слова, которые только он мог слышать.
Но с каждым манёвром призрак становился всё прозрачнее. Его эктоплазма рассеивалась, как туман под солнцем. Скоро от него останется только голос, а потом и он исчезнет.
А я экономил каждую каплю энергии. Уклонялся чаще, чем атаковал. Использовал некромантию только когда другого выхода не было — короткие, слабые импульсы, скорее отвлекающие, чем ранящие.
Восемь процентов. Семь. Шесть.
Счётчик падал с каждым ударом, с каждым манёвром. Ещё немного — и я буду так же бесполезен, как обычный человек. Хуже — обычный человек хотя бы не падает в обморок от магического истощения.
И при всём этом — я наблюдал. Потому что что-то было не так.
Альтруист атаковал яростно, агрессивно — но не смертельно. Его удары были направлены не на то, чтобы убить. Они оттесняли, отвлекали, занимали нас боем.
Странно. Он сильнее. Быстрее. Свежее. Мог бы давно нас прикончить, если бы захотел. Почему медлит?
И тогда я заметил. Все его манёвры, все его атаки — они вели в одном направлении. Он не пытался нас окружить, не пытался загнать в угол. Он продвигался. Шаг за шагом, удар за ударом — к определённой точке. К тому месту, где лежал связанный Саблин.
О тьма. Он пытается освободить пленника!
Я бросил быстрый взгляд на Саблина. Метаморф лежал на земле, связанный по рукам и ногам, и смотрел на бой. В его глазах отразилась надежда. Он ждал, что Альтруист его спасёт.
Значит, Саблин ему нужен. Я автоматически отступил от очередного удара. Чертовски нужен. Настолько, что он рискует собой, атакует нас, несмотря на то, что мог бы просто уйти.
Но почему? Саблин — обычный исполнитель. «Латальщик воронок». Мелкая сошка, которая ничего не знает о планах руководства. Или…
Или он врал. Причем очень хорошо, раз я этого сразу не заметил. Знает гораздо больше, чем сказал на допросе. И Альтруист это понимает.
Это меняло всё. Если пленник настолько ценен — значит, в его голове есть информация. Важная информация. Возможно, ключ ко всей операции Ордена.
И значит, нужно заканчивать этот бой. Быстро. Пока Альтруист не добрался до своей цели.
— Костомар! — крикнул я. — Прикрой пленника! Не подпускай к нему никого!
Скелет, не задавая вопросов, метнулся к Саблину. Встал над ним, расставив костяные руки — живой (вернее, мёртвый) щит.
— Ты не пройдешь! — прорычал он. — Только через мой труп!
— Технически ты уже труп, — заметил Ростислав откуда-то сбоку.
— Не умничай!
Альтруист зарычал от ярости. Маска холодного контроля треснула — под ней оказалась звериная злость человека, которому помешали получить желаемое.
— Ты не получишь его! — прошипел он, бросаясь к Саблину.
Костомар встретил его ударом костяного кулака. Не сильным — у скелета не было мышц для сильных ударов — но неожиданным. Альтруист отшатнулся.
— Уже получил, — ответил я, формируя в ладони очередной сгусток энергии. Маленький, слабый, но достаточный. — А теперь получу кое-что ещё.
У меня был козырь в рукаве. Точнее — не в рукаве. В тени плаща моего противника.
Нюхль. Мой верный фамильяр. Маленький костяной ящер с зелёными огоньками в глазницах и характером злобного хомяка. Всё это время он прятался в тени Альтруиста, куда проскользнул ещё в начале нашей разведывательной операции. Ждал. Терпеливо, молча, как паук в засаде.
Ждал моего приказа.
— Нюхль, — я послал мысленный сигнал через нашу связь. — Пора. Манёвр «Щелкунчик».
Его мы отрабатывали много раз. Не самый благородный, не самый героический — но чертовски эффективный. Особенно против противников мужского пола.
Доля секунды, и из-под полы плаща Альтруиста вылетела костяная молния.
Нюхль двигался быстро. Быстрее, чем мог среагировать человеческий глаз. Быстрее, чем мог среагировать даже опытный теневик, привыкший к внезапным атакам. Он был маленьким, лёгким, и гравитация работала на него — падение вниз всегда быстрее, чем движение в любом другом направлении.
Он не целил в горло — слишком защищено, слишком очевидно. Не целил в глаза — Альтруист успел бы закрыть лицо руками. Не целил в какую-либо другую жизненно важную точку — для этого нужна была большая масса, большая сила.
Он целил ниже. Гораздо ниже. Туда, где мужчины инстинктивно защищают в последнюю очередь — потому что защищать там нечего, там же только…
Костяные челюсти сомкнулись. На самом уязвимом, самом болезненном, самом унизительном месте мужского организма.
Пах. Мошонка. Область, богато снабжённая нервными окончаниями — их концентрация там выше, чем почти в любой другой части тела, кроме, пожалуй, кончиков пальцев и губ. Эволюция позаботилась о том, чтобы повреждение репродуктивных органов сопровождалось максимальной болью — чтобы мужчины берегли их как зеницу ока.
Альтруист не берёг. И теперь расплачивался.
Вой, который он издал, был незабываемым.
Нечеловеческий. Полный боли, шока и абсолютного, всепоглощающего унижения. Вой существа, которое только что получило удар в самое святое.
Он согнулся пополам — рефлекторная защитная поза, которую невозможно контролировать сознательно. Руки метнулись вниз, хватаясь за эпицентр боли. Теневые клинки рассеялись — Альтруист потерял концентрацию. Двойники исчезли — на их поддержание нужна была энергия, которую мозг перенаправил на обработку болевых сигналов.
— А-а-а-а! — он пытался что-то сказать, но изо рта вырывался только хрип. — Ты… посм-м-мел…
— Ну красавчик! — восхитился Костомар откуда-то сбоку. Его нижняя челюсть
