Индульгенция 5. Без права на ненависть - Тимур Машуков
Первого оборотня — огромного, бурого, с пеной у пасти — моя рука встретила не кулаком, а лезвием. Тончайшая пластина искаженного пространства, что была острее любой бритвы, протянулась от кончиков пальцев. Она прошла через его шею, как горячий нож сквозь масло. Голова отлетела, глаза еще горели ненавистью. Тело рухнуло, фонтанируя кровью.
Кровь. Горячая, соленая, брызнула мне в лицо. Ее запах — медный, густой — смешался с запахом псины и леденящим дыханием Нави.
Справа — удар когтистой лапищей. Я не стал уходить от него. Пустошь сжалась вокруг меня на миг. Когти скользнули по искаженному пространству, как по броне, с противным визгом и снопом искр.
Моя левая рука вонзилась в грудь нападавшего. Не физически. Внутрь. Холод Нави пронзил его плоть, заморозил сердце, разорвал его изнутри черным инеем. Зверь захрипел, из пасти хлынула алая пена, смешанная с осколками ледяной крови.
Рев, стоны, хлюпающие звуки рвущейся плоти. Площадь перед академией превратилась в бойню. Я был вихрем смерти. Каждое мое движение — рассекало, разрывало, замораживало изнутри. Клинки пространства с легкостью отсекали конечности. Волны холода вымораживали внутренности, оставляя трупы, покрытые инеем.
Один оборотень, уже почти полностью превратившись в волка, прыгнул мне на спину — его клыки жадно впились в плечо. Боль — острая, жгучая. Пустошь ответила волной отрицания. Существо вокруг укуса просто… распалось. Растворилось в черную пыль, унесенную ветром. От огромного злобного волка осталась только голова, что бессмысленно таращила пустые глаза рядом со мной.
Я не чувствовал усталости. Только холодную ярость и бескрайнюю мощь Пустоты. Она торжествующе пела в моих жилах, требовала больше крови, больше смерти. И я давал ей это. Снова и снова.
Один. Последний. Молодой еще, шерсть пегая. Он видел, как падали его сородичи. Видел кишки на мерзлой земле, обледеневшие трупы, разорванные тела. Зверь в нем сломался. Он заскулил, поджал хвост, попятился. В его глазах был только ужас.
Пустошь внутри взревела — убей!
Я поднял руку. Фиолетово-черная сфера смерти уже клубилась на ладони.
— Видар! НЕ НАДО! ОН СДАЁТСЯ!!! — снова голос Снежаны. Резкий, отчаянный. Откуда-то слева.
Я колебался. Мгновение. Зверь скулил, прижимаясь к земле.
И тут — удар в спину. Тупая, звериная хитрость. Еще один, притворившийся мертвым среди луж крови и внутренностей, рванул ко мне, клыки — к шее.
Рефлекс. Пустошь выплеснулась. Вспышка. Ледяное сияние, черное в своей сердцевине, окутало нападавшего и… сдавшегося. На миг — две фигуры, застывшие в прыжке и страхе. Потом — тихий хруст. Они рассыпались. Как стеклянные статуи, ударившиеся о камень. Тысячи мелких, кроваво-ледяных осколков.
Тишина. Настоящая теперь. Ни рева. Ни стона. Только хлюпанье крови под ногами да прерывистое дыхание Таньки где-то позади. Я стоял посреди круга смерти. Круг из обезображенных тел, луж темной, почти черной в инее крови, разбросанных внутренностей, замерзших в причудливых фигурах. Запах — железа, экскрементов и вечного холода Нави — стоял тяжелым туманом.
Пустошь внутри успокоилась. Насытилась. Она требовала признания. Триумфа. Она была частью меня. Частью моей магии. Мы стали едины и неделимы. Как и ледяным холодом Мораны и Серым эфиром Сварога.
Я вскинул голову. К небу. К стенам академии. К бледным, искаженным ужасом и отвращением лицам в толпе. Ликанские. Перевертышевы. Просто студенты. Они смотрели на меня не как на победителя. Как на катастрофу. Как на монстра.
И я закричал. Не слово. Не клич. Вой. Долгий, пронзительный, наполненный ледяной мощью Пустоши и первобытной яростью только что законченной бойни. Он разнесся над площадью, заставляя стекла в окнах академии дребезжать, а самых слабых в толпе — падать на колени, зажимая уши. Это был крик не человека. Это был рев самой Нави, заявившей о своем пришествии в этот мир.
«АААААААРРРРРГХХХХ!!!»
Эхо покатилось по камням, затихая где-то вдали. Я стоял, грудь вздымалась, пар от дыхания клубился ледяным облаком в морозном воздухе. Кровь врагов стекала по моей одежде, замерзая узорами. Я оглядел поле боя. Моя победа. Моя месть. Моя Власть.
Тогда я почувствовал их взгляды. Не из толпы. Другие. Острее. Старше. Полные не ужаса, а холодной, смертоносной ярости. Откуда-то с верхних этажей академии. Из теней за колоннами. Я встретился взглядом с одним — желтым, как у змеи, полным немыслимой ненависти и… обещания.
Уничтожив стаю глупых щенков, я объявил войну старым матерым волкам. Матерям, отцам, наставникам клана Оборотневых. Магам, чья сила и ярость были выкованы не в академических спорах, а в настоящих боях. Их месть будет не мгновенной. Она будет коварной. Неумолимой. Смертельной.
А может, и нет — тупые псины никогда не умели думать и планировать, предпочитая лишь рвать и жрать. Их спасало только то, что они плодились быстрей, чем умирали. Так что можно с уверенностью предсказать их следующий ход и его последствия — печальные для них, поскольку полумер мы не приемлем, и выгодные для нас — оборотни были хоть и тупыми, но богатыми.
Уголок губ сам собой дернулся в подобие улыбки. Ледяной оскал. Пустошь внутри тихо заурчала, как довольный зверь.
Пусть приходят.
Я повернулся к Таньке и Гиви. Они все еще смотрели на меня, как на призрака. Или на демона. В их глазах не было благодарности. Только шок. И страх. Глубокий, первобытный страх.
— Вставайте, — мой голос звучал хрипло, но уже почти по-человечески, хотя и с ледяным дьявольским отзвуком. — Опаздываем на лекции.
Я переступил через обледеневшую кишку и пошел к воротам. Толпа передо мной расступилась мгновенно, молча, образуя широкий коридор страха. За мной, пошатываясь, шли друзья. А с высоких башен академии в мою спину давили взгляды десятков враждебных глаз, полные ненависти и клятв мщения.
Бойня закончилась. Война только началась. И теперь все — и враги, и друзья — знали правила. Мои правила.
* * *
Кабинет графа Виктора Андреевича Оборотнева напоминал логово раненого зверя. Не помпезная зала с портретами предков, а именно рабочий кабинет — тесный, со стенами, обшитыми панелями из темного дуба, насквозь пропитанный запахом дорогого табака, кожи и… чего-то дикого, звериного, что не выветривалось даже через распахнутые окна, прикрытые плотными шторами. Здесь пахло кровью, пусть и незримой. И яростью.
Он сидел за массивным столом, не граф, а вожак. Виктор Андреевич. Человеческий облик держался с трудом. Широкие плечи напряжены
