Товарищ "Чума"#11 - lanpirot
— Сделано, ребятки! — похвалил мертвяков Черномор, когда волна схлынула. — Молодцы!
Команда победно заорала, поддерживая капитана. Лишь Белиал стоял посреди палубы, заляпанный с ног до головы черной жижей. Даже волна не смыла с него ошметки, кровь и слизь глубоководного монстра. Я вытер кровь с плеча и взглянул на рану. От неё уже почти ничего не осталось — наш с Глашей конструкт идеально работал даже в Аду.
— Дальше будет еще веселее, ребятки! — закричал с мостика Черномор, и команда ответила ему дружным рёвом.
Палуба корабля была завалена ошмётками щупалец, кусками плоти чудовища и залита лужицами черной слизи, но мертвецы уже орудовали швабрами и ведрами, сгребая остатки твари за борт (а кое-кто из них просто набивал пузо «изысканным деликатесом»). Воздух по-прежнему пах серой и разложением, но теперь к нему добавился едкий аромат горелой плоти.
Нагльфар, потрёпанный в схватке, но не сломленный, медленно продвигался вперёд. Впереди, где Ахерон растворялся в бездонных водах Ахерусейского озера, тьма сгущалась, становясь почти осязаемой. Я прислонился к ободранному борту, следя, как впереди вода теряет последние отблески кроваво-красных отсветов Ахерона и превращается в чёрную, мёртвую гладь. Волны стихли окончательно -теперь корабль скользил по поверхности, темной, как чернильная плёнка, будто плыл не по воде, а по самому океану Тьмы.
— Тишина… — прошипел Белиал, в ярости швыряя испачканную тряпку за борт. Склизкая кровь монстра не поддавалась, оставляя на его когтях липкие чёрные разводы. — Мне это не нравится…
Черномор усмехнулся, крутя штурвал:
— Да ладно, чего бояться Князю Тьмы в Аду? Ты ж тут самый крутой…
— Глупец! — фыркнул Белиал. — Демоны — лишь песчинки в этой вечной бездне, названной Адом. Здесь есть чудовища, рядом с которыми даже адские владыки — лишь жалкие черви. Просто… не на надо их будить…
Последние слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Черномор на миг замолчал, его взгляд скользнул по чёрной глади озера — идеально ровной, будто застывшей. В ней не было отражений. Ни звёзд, ни пламени, ни даже силуэта корабля.
— Древние твари, говоришь? — На этот раз голос Черномора звучал тише и без прежней бравады. — Ну, что ж… если ещё одна полезет — пожалеет! — Но даже он не казался теперь уверенным в своих словах.
Я окинул взглядом палубу. Мертвецы, обычно галдящие и неугомонные, теперь двигались в странном, неестественном молчании. Даже те, что доедали куски плоти чудовища, делали это бесшумно, с опаской поглядывая за борт, а то и застывая на ходу с распахнутым ртом, из которого вываливались куски мяса.
Воздух стал густым, словно пропитанным холодным, зловещим ожиданием. Давление нарастало не только в ушах — в самой душе. Что-то в этом озере было не так… Черномор, обычно такой буйный и громогласный, вдруг глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Его пальцы вцепились в штурвал до побеления костяшек — но даже его железная воля дрогнула перед тихим ужасом Ахерусейского озера.
Черномор попытался выпрямиться, но его плечи еще больше ссутулились.
— Ящер бы побрал эту… тоску… — сонно пробормотал он. — Ребятки… — Голос его сорвался. Команда не отвечала, а лишь безучастно пялилась кто куда, стоя на месте.
Тяжелые испарения, поднимающиеся от черной воды, окутывали Нагльфар пеленой удушливой мглы. С каждым пройденным метром, с каждой секундой гладь озера влияла на команду всё сильнее. Даже мертвецы, которым плевать на любые яды, начали спотыкаться, движения их замедлялись, а голоса становились вялыми, будто засыпающими.
Я чувствовал это по себе — мысли замедлялись, кровь в жилах «густела», а веки наливались свинцом. Голова отяжелела, как будто чьи-то невидимые пальцы сжимали виски и высасывали волю. То, что я был живым, играло против меня: мертвецы просто впадали в оцепенение, а я же — медленно угасал, теряя волю ко всякому сопротивлению.
Белиал, заметивший этот эффект, с трудом прорычал:
— Озеро… Оно гнетёт нас… Даже меня…
«Да, это не просто туман… — мелькнула мысль. — Озеро нас усыпляет. Хочет, чтобы мы уснули и навсегда остались в его глубинах».
— Дерьмо! — хрипло выругался Черномор, пошатнувшись у штурвала. Его пальцы крепче сжали дерево, будто боясь выпустить из рук последнюю опору.
Его голос для меня показался настолько далеким, словно доносился из-под толщи воды. Туман сгущался, обволакивая корабль. Я почувствовал, как веки наливаются свинцом, а сознание уплывает, словно в глубокий колодец. Вдруг из трюма раздался чей-то истошный вопль.
Все повернулись на этот крик, превозмогая оцепенение — из люка выполз облезлый мертвец с полуразложившимся лицом, но с горящими, словно угли, глазами. Его не до конца сотлевшие одежды выдавали в нём бывшего викинга, державшего в руках некий деревянный музыкальный инструмент, похожий то ли на гусли, то ли на странную трехструнную арфу. Так же у него имелся еще и смычок.
— Тальхарпа[2] разгонит этот морок! — прохрипел он, поднимая смычок.
Скрипучий, надтреснутый звук струн рванул ввысь, сквозь пелену тишины. Первые ноты были хриплыми, неуверенными, но чем дальше мертвец водил смычком по струнам, тем сильнее разгоралась музыка. Она не была мелодичной — это был боевой рёв древних северных морей, грохот волн о скалы, скрежет мечей по щитам. Вибрация тряхнула палубу, и я почувствовал, как свинцовая тяжесть в веках дала трещину.
Музыкант заиграл быстрее, яростнее — и тогда случилось нечто странное. Его пальцы, обтянутые гнилой кожей, вспыхнули синим пламенем. Но это не был огонь разрушения — это было что-то другое. Магия музыки, не иначе. Один за другим мертвецы начали поднимать головы. Их стеклянные глаза вспыхивали в такт музыке, и один из них ударил кулаком в ближайший бочонок.
— Бум-м-м!!!
Звук удара слился с воинственным ритмом боевой песни викингов. Еще один «бум» и вот уже десятки мертвецов принялись колотить по всему, что попадалось под руку: по бортам, по щитам, даже по собственным ребрам. Я с удивлением узнал знакомую мелодию, которую слышал в будущем в сериале «Викинги»[3].
Кто-то затянул хриплым голосом:
— Говорила мама, жди наступит день…
Правда, пели он на древнем северном языке, но я прекрасно его понимал. И тогда хор мертвых голосов подхватил старую воинскую песню морских бродяг:
— След ладьи широкой, ляжет
