Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

— Иван Платонович Сивохо, двадцать три года.

— Ты любишь гулять по утрам?

— Люблю.

Раппорт устойчив, пациент реагирует должным образом. Процедура рутинная... А вот теперь — «будем делать посмотреть».

— Иван Сивохо, вспомни утро тринадцатого марта, это пятница на прошлой неделе... Вспомни с самого начала.

Вот оно — ожидаемое! Барьер! Но не из тех, прежних, а новый... Получается, есть, что скрывать. Значит, надо прорываться. Барьер недавний, еще непрочный, рыхлый, поставлен кое-как, любительски.

— Иван Сивохо, вспоминай утро пятницы! Вот ты вышел на крыльцо... Вот идешь по аллейке... Впереди видишь урну — массивную, бетонную, присыпанную снегом... Вспомни!.. Вспомни!..

Баринов ощутил мягкий удар в грудь, почти толчок — физически ощутимый, заставивший вжаться в спинку кресла.

А следом, словно удар по мозгу, внезапно, вдруг — наотмашь: сгустком яростной обиды, яростного одиночества и отчаяния. И дальше — полноценный короткометражный фильм: цветной, объемный, стереофонический. Вместившийся в секунду.

...Ведь выучил он басню, выучил! Весь вечер сидел, зажав ладонями уши, чтоб не сбивало радио. Правильно же выучил, от зубов отскакивало! Матери без запинки прочитал, пока она возилась на кухне. И отцу — он на крыльце сидел, покуривал перед сном. Получил — и от нее, и от него короткое, непривычно одобрительное: «Молодец, Ванька! Руку поднимай завтра, без пятерки не приходи!»

И в классе похвалился. Да только Федька Триголос, дубина стоеросовая, посмеялся, да переиначил название: «Пацаны, гляньте-ка, Ванька басню «Петушка и кукух» выучил!»...

Тянет он руку, выходит к доске, и Анна Ивановна ему улыбается: «Ну, Ваня, давай, рассказывай». Он начинает — звонко, победно: «Написал Иван Андреевич Крылов! Басня «Петушка и кукух»!»... И смех в классе. И Анна Ивановна поворачивается, удивление на лице — «Как, Ваня, как?» А он, тупо улыбаясь, снова повторяет, как попка: «Басня «Петушка и кукух»!» Смех — уже с гоготом, топотом, криками... С лица Анны Ивановна сходит улыбка, она строго говорит: «Прекрати, Сивохо, паясничать. Давай сначала!»

Хотел бы Иван сказать правильно, очень хотел бы, но черт его языком ворочает, и уже потухшим голосом, едва не через слезы, он натужено выдавливает: «Петушка и кукух»...

Не верит Анна Ивановна, что он не нарочно, что нечаянно, что язык сам собой выговаривает наоборот — с дурацкой подачи Федьки. Что не думает он срывать урок, издеваться над самой Анной Ивановной...

За ухо выволакивает Анна Ивановна его из класса, по пустому коридору доводит так до директора, заталкивает в кабинет. С красными пятнами на щеках, визгливо и громко объясняет Николаю Семеновичу очередное прегрешение Ваньки Сивохи, закоренелого хулигана и двоечника...

И прилипло к нему треклятое слово намертво. Школу закончил, в армию сходил, а все равно — Ванька Кукух. У других кликухи как кликухи — Генка Окунь, Андрюха Хохол, Санька Домовой, а он — Ванька Кукух... Постепенно пришла и окрепла привычка в бессильной яростной обиде, в бессильной ненависти и злобе пинать ногами что попало — парту, стол, забор, кирпичную стену...

Пнул — и вроде как полегчало, сошло с души. Самих обидчиков и насмешников не тронул ни разу — не умел драться Ванька. Все молча, все в себе да в себе.

Вот и сейчас — так паскудно, так обидно и одиноко... ну, хоть волком вой!

А вот урна перед глазами — далеко, метров пять, на другой стороне аллейки. Пнул ее в бессильной злобе и обиде, от отчаяния и безнадежности пнул. Не ногой, глазами. Полетела она вверх тормашками, приминая снег и ломая ветки кустарника...

Баринов мысленно отпрянул назад, поспешил «отключиться», невольно потряс головой.

Вот сюрприз так сюрприз! А казалось, удивить его больше нечем... Кто же из них телепат — он сам или Иван?

Да-а, «сундучок» -то с двойным, а то и с тройным дном оказался!..

Иван сидел в кресле спокойно, расслабленно, с закрытыми глазами — спал. Рутина!

Баринов тронул руку: пульс нормальный, хорошего наполнения. Но вот правая щека нет-нет да легонько, слегка подернется. По-хорошему, лечить тебя надо, парень. Не исследовать, а лечить. И, пожалуй, психотерапией уже не обойдешься, необходим оч-чень квалифицированный психиатр.

Баринов почувствовал легкое смятение в душе. Лечить-то лечить, а где гарантия, что после всех процедур пациент продолжит гнуть металлические столбы, ворочать тяжеленные урны и давить колпаки из сверхпрочного стекла? И передавать из мозга в мозг полноценные эпизоды своей жизни...

И вот еще один поворот сюжета — чем не сны из арсенала Афанасьевой-Банника-Артюхова и иже с ними?

2

Пожалуй, пора кончать с этой практикой «тайн мадридского двора».

Собирать в кулак все силы: в одном месте и в одно время. Гриф секретности, естественно, снять не позволят, да это и нельзя ни в коем случае — козе ясно. Но расширять круг посвященных сурово необходимо. Устроить конференцию на тему «Практические экстрасенсорика и паранормальные явления». С демонстрацией и предварительными выводами... Впрочем, выводы пусть делают сами. А обсудим вместе.

Теперь состав участников.

Человек пять-шесть нужно привлечь из числа сотрудников НИИ — Акимушкин, Игумнов, Никулин, Суви... Они и так уже частично в игре.

Далее. Выдернуть из Фрунзе Игоря, Серегу Щетинкина, из Новосибирска — Бориса Омельченко, из Ташкента — Илью Моисеева... Вот уже десять человек, считая его самого и Банника... Да, и еще придется рассекретить и предъявить публике Артюхова.

Собрать здесь, на территории, «озадачить», создать все необходимые условия, скоординировать направления и методы при полной свободе мнений и действий — да это ж какая мощная атака получится... Главное, чтобы прониклись важностью задач, что им предстоит решать. Именно здесь и именно сейчас, похоже, зарождается абсолютно новая область науки, даже, пожалуй, отрасль — синтез биологии, физики, философии... Ну и что с того, что у всех свои темы, свои идеи и планы, свои наработки? Едва ли они настолько масштабны и актуальны, насущны и животрепещущи. В конце концов, подождут годик-другой...

Стоп-стоп! Стоп!.. Баринов резко себя одернул.

Уф-ф!.. Аж лицо загорелось, и он похлопал себя по щекам.

Это ж надо так — прорезались вдруг замашки чистопородного диктатора. Вождя, фюрера, отца народов...

То, что он сейчас напланировал — типичная «шарашка» времен культа личности. И именно так рассуждал Банник, склоняя его самого бросить все — лабораторию, планы, перспективу — а заняться тем, чем он занимается сейчас... Значит, прав Николай Осипович с предшественниками?

Уф-ф, аж до горячего пота прошибло.

Слаб ты, парень, оказался. Слаб.