Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
Конечно, мы Бодрого тоже могли запереть, но не факт, что двери его удержат, и не факт, что он успокоится после второго или третьего периода. При этом он каждый раз будет умирать, как это было с Ксюшей, периоды поначалу будут очень короткими, и реликта уйдет до фига.
В общем, вариант с дозой насыщения следовало отбросить не по одной причине, а по нескольким. Не имел это вариант смысла, никого бы не спас, скорее напротив. Бодрый, скорее всего, всех нас перебьет, включая Ксюшу, когда у нее период закончится и, не имея возможности выковырять расческу из наруча, сдохнет сам по истечении очередного периода. Это не выход. Путь в никуда.
Я поделился соображениями в эфире, и в это момент меня окликнула Чернуха.
– Ты был прав! – сообщила она, словно в ответ на мои мысли, но оказалось, что она о другом. – Тут анестезия выставляется в килограммах. Сколько весит Бодрый?
– Ставь восемьдесят пять килограммов, – прикинул я.
Чернуха снова натянула на голову хирургическую маску с мониторами и принялась жестами отдавать управляющие команды, а я вернулся в эфир, заключив:
– Надо давать минимальную дозу.
– Это тоже бессмысленно, – уверенно заявила Ксюша. – Минимальная доза не выведет его из предсмертного состояния, и ее надо будет давать и давать, пока не возникнет возможность эвакуации или прибытия квалифицированных врачей.
– А вот об этом я не подумал! – признался я.
– О чем?
– О том, что можно не Бодрого эвакуировать, а врачей к нам доставить. Реликт пока отменяется. Пусть Чернуха попробует сделать, что сможет. Минимальную дозу дадим Бодрому только в случае, если он конкретно откинет копыта. В качестве меры реанимации и стабилизации состояния. Чучундра, выходи на связь с Хаем. Сообщи ситуацию.
– Он наверняка велит дать реликт, – прикинула Ксюша.
– Вряд ли, – возразил я. – Он не любитель этого метода. Но если скажет, объясните ему, почему в нашей ситуации это никого не спасет. Пусть присылает врачей.
– Как? – удивился Чучундра.
– Десантом, с баллистика.
– А донные платформы? Их же тут до фига!
– У нас четыре ракетных ружья с функциями поражения воздушных целей, – ответил я. – Мы уже сбивали из них ракеты на траектории. Причем, из одного ружья. Если же снарядить все четыре, мы сможем прикрыть десант.
– Сомнительно, – вставила свое мнение Ксюша. – Если платформ поблизости больше четырех, а их тут точно больше, у нас не хватит огня.
Я задумался. Формально она была права, но я не верил, что нет никакой возможности высадить десант. И тут меня осенило.
– Ложные цели! – воскликнул я.
– Что? – хором переспросили Ксюша с Чучундрой.
– Смотрите. Надо сбросить с десяток десантных контейнеров, но лишь один выкрасить в яркий цвет, чтобы мы знали, в каком из них люди. Платформы не видят глазами, и цвет не различат. Они не будут знать, в каком контейнере люди, и вынуждены будут стрелять по всем. А мы будем прикрывать только один контейнер.
– Чушь! – уверенно заявил Чучундра. – Как ты поймешь, в какой контейнер пущена ракета, чтобы ее сбить?
Тут он был прав. Хрен разберешь, в какой из контейнеров какая из ракет нацелена.
– Я готова! – сообщила Чернуха, и мне пришлось выйти из эфира. – Надо подключать Бодрого ко всем системам.
В системах я не разбирался нисколько, поэтому Чернухе пришлось снять шлем и выполнить большую часть работы – загнать в горло Бодрому трубку для искусственной вентиляции легких, проткнуть вену и закрепить на игле катетер для введения препаратов, нацепить датчики мониторов, контролирующих пульс, дыхание, давление и ряд других параметров, которым я не знал названий.
– Будешь считать впитывающие салфетки, – сообщила мне Чернуха. – Сколько подал, столько же должно вернуться обратно. чтобы я не забыла окровавленный кусок пленки в грудной полости.
Чернуха поставила на груди Бодрого лазерную метку, где делать разрез, и я закрыл глаза, чтобы не видеть, как робот полоснет по его груди скальпелем. Раздалось шипение, запахло жженой плотью.
– Салфетку давай! Не зевать! И два зажима!
Обычно лазерный скальпель оставляет разрез, который не кровит, так как по ходу режущего луча коагулирует мелкие сосуды. Но с крупными, видимо, такой фокус не работал, и кровотечение все же открылось.
Я принялся подавать салфетки и зажимы, затем принимал окровавленные куски пористой полимерной пленки, снова их считал и кидал в жерло утилизатора. Чернуха орудовала иногда манипуляторами робота, иногда прямо руками в перчатках, внутри грудной полости, и мне страшно было даже представить, как оно все там выглядит. Иногда Чернуха просила очередной зажим, чтобы остановить кровотечение из крупных сосудов, иногда жуткого вида кусачки, видимо, чтобы купировать острые края обломившихся костей. Время от времени раздавалось шипение импульсного коагулятора. Наконец Чернуха начала склеивать биогелем и сшивать ткани, слой за слоем, и все это заняло у нас точно не меньше часа, к исходу которого я сам уже был на грани потери сознания.
– Как он? – спросил я, все же подняв взгляд на залитое кровью тело.
– Ребра мне удалось вынуть из легких и сложить и склеить так, чтобы срастались. Места заметных внутренних кровотечений я тоже проклеила гелем, где нашла. Ткани сшила, как получилось, но это не важно. До косметической точности там далеко, но это и не девичья грудь. Захочет, потом пластику сделает. Если выживет.
– Есть шансы?
– Не знаю, – ответила Чернуха, снимая хирургическую маску. – Если выйдет из наркоза, шансы появятся. Но у нас нет крови для переливания, только физраствор из нашего медицинского запаса и немного плазмы. Тут я ничего не нашла в консервации. Препаратов много, но только химия. Биологических нет. Дальше надо смотреть, как будет развиваться отек грудины, начнется или нет воспаление. Если начнется, будем купировать антибиотиками.
– А что с головой? Выглядит она фигово.
– Не знаю, – призналась Чернуха. – Даже трогать боюсь.
– Но если там кости смяло, их же так нельзя оставлять в таком виде.
– Трогать еще опаснее. Возможно, ничего там не смяло, это из-за отека так выглядит.
В медицине Чернуха разбиралась точно лучше, чем я, и мы решили аккуратно сгрузить Бодрого с операционного стола на каталку, перевезли в медицинский блок и переложили на кровать. Пока везли, дыхание у него остановилось, пришлось спешить, но мы, добравшись до места, подключили Бодрого к аппарату искусственной вентиляции, и остановки сердца не произошло.
Вышел на связь Чучундра и сообщил, что связался с Вершинским, обрисовал ситуацию, тот разрешил применять реликт, но лишь в минимальной дозе и в случае остановки сердца. Он знал опасность дозы насыщения для всех нас, включая самого Бодрого, так что не пришлось ничего объяснять. Насчет десанта он толком не ответил, велел смотреть за развитием состояния Бодрого.
Оставалось уповать на удачу, но в расчетное время, согласно таблице, выданной модулем анестезии, Бодрый не очнулся, хотя наркоз действовать перестал.
– Возможно, он в коме, – предположила Чернуха. – Тут есть томограф, и хорошая изотопка, лучше, чем у нас была снятая с корабля, но я в показаниях этих приборов не разбираюсь. Я сделала все, что могла.
Я поделился с Чернухой выводами проведенного эфирного совещания, мол, мы решили дозу насыщения Бодрому не давать ввиду очевидной бессмысленности и опасности этой затеи, а минимальную дать только в случае остановки сердца.
– Это тоже бессмысленно, – с грустью произнесла Чернуха. – Если он сам не справится, реликт в малых дохах ему не поможет. Нейрохирург бы помог, возможно, но его сюда не доставить, платформы уничтожат ракетами любой десантный контейнер.
Помочь Бодрому мы больше ничем не могли. Пришлось перепоручить заботу о нем вычислителю медицинского блока, который обеспечивал работу всех систем жизнеобеспечения, включая внутривенное питание глюкозой и удаление отходов жизнедеятельности.
Выглядел Бодрый настолько плохо, что я был уверен – не доживет до утра. Но делиться этими прогнозами с Чернухой я не стал. Мы с ней стянули хирургические комбинезоны, кинули их в утилизатор, натянули униформу, после чего поднялись наверх через систему стальных трапов и коридоров, выбравшись через стальную дверь метрах в ста к западу от пирса.
Тут напористый океанский
