Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Он пришел в себя лежа на боку, неудобно подвернув руку, и ничего не видел — в глазах вперемешку плавали темно-фиолетовые и багровые пятна.

«Только бы не пожгло сетчатку, — почти испуганно подумал Баринов. — Если не ожег, через несколько минут зрение восстановится... Но вот дадут ли мне эти минуты?»

Плотнее зажмурившись, он принялся энергично массировать лицо — лоб, виски, переносицу, скулы...

Очень, очень самонадеянно повел он себя. Как сопливый пацан-недоучка. Недооценил местную службу безопасности, ох, недооценил. Так глупо и бездарно напороться на элементарную растяжку! Хорошо еще, что фотоимпульсный боеприпас, а не, скажем, противопехотная мина или обыкновенная «лимонка». Хотя конечно, убивать потенциального нарушителя в данном случае совершенно необязательно, достаточно парализовать взрывом световой гранаты. Подходи — и бери его, тепленького, голыми руками... Зря, очень зря он не стал в свое время слушать Арзыбова о системе охраны «объекта».

— Эге! — раздался откуда-то сверху негромкий голос. — Да это, похоже, наш товарищ директор!

Конфуз, в общем-то, случился изрядный.

И что больше всего било по самолюбию, никто его так и не спросил — а какого рожна врио директора режимного НИИ понадобилось рано утром, тайком, перелазить через забор этого самого режимного НИИ?..

Два охранника заботливо помогли встать, отряхнуться от всякого мусора, даже дали хлебнуть подкисленной лимонным соком воды из фляжки... Зрение к тому времени практически восстановилось, и Баринов разглядел на верху стены третьего, который прилаживал там веревочную лестницу вроде корабельного штормтрапа.

— Забраться сможете? — вполголоса спросил он и, увидев кивок Баринова, неслышно соскользнул на ту сторону.

Когда они вчетвером оказались на аллейке, кто-то из охранников, видимо, старший, не спросил, а предложил неуверенно:

— Может, в санчасть... Как вы?

— Нет-нет, спасибо! Лучше домой.

— И то верно, — легко согласился тот.

На пути они никого не встретили.

Перешагнув порог коттеджа, Баринов оглянулся. Трое крепких молодых парней в спортивных костюмах свободного покроя молча стояли на аллее, спокойно и серьезно смотрели ему вслед.

2

Явных последствий инцидент не имел.

Во всяком случае, ни в этот день, ни в следующий никто даже взглядом, или ухмылкой, или еще как-нибудь не намекнул, что он-де в курсе... Правда, и общался-то Баринов лишь с секретаршей, с Долгополовым и с Шишком и его ребятами.

И Арзыбов не объявлялся. Уж ему-то непременно доложили о попытке... не проникновения, конечно, на режимный объект, но, скажем так, «несанкционированного нарушения периметра». Или как там у них это называется.

По утрам Баринов бесцельно отсиживал минут пятнадцать в кабинете — вроде как отметился на работе, потом шел в лабораторию или в спецхран библиотеки. Вечером еще пару часов проводил за письменным столом у себя в коттедже.

А в четверг секретарша после традиционных слов приветствия сказала, слегка понизив голос:

— Вчера поздно ночью приехал Николай Осипович. — И на вопросительный взгляд Баринова добавила: — Еще не появлялся.

— Очень хорошо, спасибо, Анна Сергеевна! — Баринов на секунду задумался. Пожалуй, встречу, после всего случившегося, лучше провести гарантировано наедине. — Я вот что вас попрошу: предупредите Николая Осиповича, что я иду к нему.

Кнопку Баринов нажал решительно и твердо, потому, наверное, и зуммер внутри прозвучал громко, требовательно.

Банник открыл дверь, и Баринов даже присвистнул.

— Что, Николай Осипович, бандитская пуля?

Банник потрогал кончиками пальцев левую скулу и скривился.

— До сих пор болит, зараза!.. Что, сильно заметно?

— Ну, я же как-никак медик! — усмехнулся Баринов. — Что стряслось-то?

— Мешок с кулаками в темноте с карниза упал!.. Ладно, пришел — заходи.

Прошли на кухню. Банник, похоже, заканчивал завтрак.

— Есть будешь?

— Нет, спасибо. От кофейку не откажусь.

— И какого хрена ты туда полез? — вполне добродушно спросил Банник, доставая вторую чашку. — Там за лесополосой еще один забор из колючки, плюс другие разнообразные сюрпризы.

— Уже донесли?

— Не донесли, а доложили, — мирно ответил Банник и даже улыбнулся. — Кстати, водится у меня в знакомцах весьма высокопоставленный чин, который утверждает, что ни один здравомыслящий юрист никогда не станет считать побег из мест заключения криминальным. Тяга к свободе для человека естественна и моральна, стремление же наказывать за нее, наоборот, безнравственно. Другое дело, что соответствующая статья Уголовного кодекса даже за попытку к бегству автоматически ужесточает первоначальное наказание. Грубо говоря, к оставшемуся сроку «довешивает» еще три года.

— Это намек?

— Констатация факта. Ладно, бери свой кофе, пошли в кабинет.

Здесь Банник подошел к громадному сейфу в углу, присел перед ним, заслоняя спиной от Баринова дверцу, и достал из нижнего отделения небольшой кейс черной тисненой кожи. Молча положил его на столик перед Бариновым. Сам сел напротив.

— Бери, бери, это твое.

Баринов прихлебнул остывающий кофе, прищурясь, посмотрел на собеседника, не торопясь откинул крышку.

Вот уж чего не ожидал, так не ожидал... Сердце невольно сделало перебой.

Сбоку на дне сразу бросились в глаза — его часы «Электроника» с металлическим браслетом, зажигалка, початая пачка «Интер», расческа, выстиранный и выглаженный носовой платок. Все то, что было при нем, когда его в бессознательном состоянии волокли в машину на даче у Сергея. Рядом, придавив три пухлые большие конверты, лежал его любимый бумажник, подарок Лизы на десятую годовщину свадьбы. Но он-то оставался дома, как помнится, во внутреннем кармане пиджака от рабочего костюма...

Еще несколько мгновений Баринов смотрел внутрь, потом поднял голову.

— Там, в конвертах, — Банник небрежно шевельнул пальцем в сторону кейса, — документы: паспорт, партбилет, трудовая книжка... ну и все остальное — выписка из приказа, дипломы, удостоверения... Разберешься. Ну и деньги — зарплата за август, командировочные, сверхурочные, премиальные, за выслугу, за степень, безводные, высокогорные, за удаленность... Половина аккредитивами на предъявителя, половина наличными.

Надо было что-то сказать, но на ум ничего не приходило. Даже спросить прямо, в лоб, что все это значило, у Баринова не хватило духа. Может быть, смалодушничал, боясь разочарования, как честно признался сам себе, а может, просто не хотел показать Баннику своей радости, своего торжества по поводу окончания заключения. Ничего, эта сволочь обойдется, перетопчется и не облезет!.. Все ж таки не по его вышло, и не добился он ничего, как ни пытался, как ни пыжился, как из кожи вон ни лез...

Поэтому Баринов просто сидел и изо