Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
Я же просто напросто не поверил своим ушам. Я старейшина? Но ведь я здесь даже меньше одной луны, да и меня все ненавидят… Я был последним, кого я сам бы назначил на должность старейшины. Я вдобавок тут еще и чуть ли не самый младший по возрасту.
Но больше шейх ничего не сказал. Белые братья уже подвели ему коня, и мы все целовали руку шейху и прощались с ним, многие белые мюриды даже плакали.
А когда ворота обители открылись по взмаху руки шейха, когда он уехал, и ворота снова закрылись — братия стала расходится, а ко мне подошла Шамириам:
— Пойдем в мои покои, Ила. Я объясню тебе твои новые обязанности.
Глава 33: О трапезах с женщиной
В ту ночь, когда шейх уехал, во мне будто что-то сломалось. Чудеса окончились, я ощущал потерю. Казалось, что у меня снова умер родной отец — второй раз.
Я испытывал странную злобу и жадность. Будто некто отнимал у меня мою жизнь, а я яростно пытался её удержать, сохранить.
Был уже самый глухой и темный час, когда я поднялся вместе с Шамириам в её опочивальню. Сюда девушке уже принесли ужин — козлятину, лепешки, финики и кислое молоко. Наступила темнота, и теперь можно было есть, потому что в священный месяц Харару мы едим лишь когда в небе нет солнца.
— Ты разделишь со мной трапезу, брат? — спросила Шамириам.
Она уселась на колени перед подносом с едой, а потом начала снимать со своей головы никаб. Я не сообразил вовремя отвернуться, так что успел увидеть один блестящий черный завиток волос Шамириам, её нос, часть губ…
Но через миг я уже зажмурился и даже отвернулся лицом к стене.
— Прекратите немедленно, моя госпожа. Что вы делаете?
— Ну а как я буду есть в никабе?
— Женщины едят отдельно от мужчин. И нет, я не буду разделять с вами трапезу. При всем моем уважении. Госпожа.
— Ох и упрямец ты, Ила, — рассмеялась девушка, — Другим старейшинам, всем твоим предшественникам, я личико показывала.
— При мне такого не будет, — отрезал я, — Пока я старейшина — все будут строго соблюдать закон и традицию.
— Ила, просто пойми — мы же здесь, как семья. А я тебе как мама…
Это прозвучало очень жестоко, учитывая мое положение. Я обернулся к девушке, которая уже вернула никаб на место, и в глазах моих стояли слезы. Хотя казалось бы — я должен был их все уже выплакать досуха за последние дни.
— Да, госпожа? А вот братья так не считают. Они даже человеком меня не считают! Они со мной даже не говорят. И дружить не хотят. У меня были братья, госпожа, когда-то… И относились они ко мне совсем по-другому. Так о какой семье вы толкуете сейчас? Зачем… Зачем шейх вообще назначил меня старейшиной?
— Ты сомневаешься в шейхе, Ила? — теперь голос у Шамирам стал строгим.
— Нет, — ответил я, вроде бы даже честно, — Не сомневаюсь…
— Значит, и в его указаниях ты не усомнишься. И раз ты не хочешь кушать со мной козлятину — тогда кушай мои объяснения. Их будет много.
И Шамириам не соврала, она вывалила на меня целую гору разных объяснений, из которых я тогда запомнил в лучшем случае половину. Я уже знал, как устроена жизнь в обители, но оказалось есть очень много нюансов, которых обычный мюрид может и не знать, а вот старейшина знать обязан.
Слушать и уяснять все это оказалось тем более тяжело, что я ничего не ел целый день, так что меня мучил голод. Аппетитная козлятина лежала тут же рядом, но я её, разумеется, не ел — это было бы очень невежливо, после того, как я отказался разделить с Шамириам трапезу.
Однако я был готов на любые страдания, лишь бы соблюсти благочестие!
И Шамириам поняла эти намерения моего сердца, и уже в конце разговора, под утро, сказала:
— Ну вот что… Ибрагим, когда был старейшиной, со всеми дружил и знал душу каждого из мюридов. Но у тебя так не получится, Ила. Заки, когда был старейшиной, просто всех тиранил во имя своих прихотей. Я знаю, что этого ты тоже не будешь делать. Однако у тебя может возникнуть соблазн быть жестоким с братьями ради соблюдения порядка. Это — твое слабое место, Ила. Не спорь. Ты сам знаешь, что я права. Ты должен быть справедлив, но не должен быть жесток. Помни, что твои братья — люди грешные по слабости своей, как и все люди…
— О, об этом я всегда помню, госпожа.
— Да. Но не в том смысле. Помни, что грешника следует приводить к истине не тиранией, а любовью. Пусть братья тебя не любят, но это не мешает тебе любить их. И еще помни, что мы тут совсем одни, у этих гор, в этой пустыне. На тебе великая ответственность. Порядок тоже необходим, без порядка мы просто погибнем. Найди заветную грань между порядком и любовью — и ты станешь хорошим старейшиной.
— Да, госпожа, — кивнул я, — Если я теперь старейшина — значит ли это, что я могу покидать обитель?
— Да, — неожиданно для меня ответила Шамириам, — Если того требует дело — можешь.
— И могу говорить с Нусом?
— А вот этого не можешь. Если только он не дозволит. Ты старейшина, но ты все еще брат черной Башни. И на тебя распространяются те же правила, что и на остальных.
— А походить к животным?
— Можешь подходить. Но зачем? Животные тебя все еще боятся, Ила.
— Но почему? — вырвалось у меня.
— Не знаю, — Шамириам мотнула головой, — Но шейх не видит здесь проблемы, значит, и я не вижу.
— А наши медитации…
— Ты будешь предстоять на медитациях души, как старейшина, — объяснила Шамириам, — А уровня медитаций сердца ты пока еще не достиг. Ты также будешь предстоять на молитвах, когда молятся только братья черной Башни. Это твоя обязанность.
А вот теперь я, пожалуй, впервые в жизни ощутил себя взрослым и уважаемым человеком. Я наконец-то вырос, наконец-то стал кем-то!
И маленький напуганный мальчик, которым я был прежде, исчез — мальчик стал мужчиной. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Глава 34: О трех тайных святынях
Следующие двенадцать дней священного месяца Харара прошли странно, тяжело и интересно. Это были жаркие и насыщенные событиями дни.
Я теперь получил в
