Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
Шейх воздел руки к черным небесам и вдруг начал молиться. Но это была странная молитва — он произносил её стоя, а не сидя, а сама молитва была на неизвестном мне языке. Шейх распевно говорил слова, иногда у него будто перехватывало дыхание, и он на миг замолкал — это было почему-то страшнее всего.
Сперва я дрожал от ужаса, но чем дольше это продолжалось — тем больше я успокаивался. Я вдруг ощутил, что я не один посреди этой чудовищной долины смерти, что шейх здесь, рядом со мной, а еще вместе с нами обоими здесь было что-то еще — большое, непонятное, могущественное…
А потом стало происходить что-то совсем странное. Мне начало казаться, что я взлетаю и падаю, но не сверху вниз, а падаю вверх — прямо в черные звездные небеса. И в этом ощущении было нечто невыносимо страшное, но одновременно был и восторг, какой-то запредельный и торжественный. Будто я коснулся чего-то невиданного, что всегда было рядом со мной, но проявило себя лишь сейчас возле черных камней. Будто оно смотрело на меня всю мою жизнь, с самого моего рождения, но тайно, а теперь впервые показалось…
Мне стало жарко, сердце бешено стучало в груди, дыхание перехватывало.
Шейх опустился на колени, напротив меня.
— Открой мне имя своего сердца, Ила.
Как бы ни странно я себя ощущал в тот момент — теперь я засомневался. Снова.
Да, у меня было имя сердца, как и у каждого джахари.
У каждого из нас много имен, так принято у моего народа. Есть обычное имя — его каждый получает от отца в день своего рождения. Например, мое обычное имя — Ила. Есть прозвище, например, у меня, когда я еще жил с родителями, было прозвище «Книгочей», потому что я очень любил читать книжки. Потом, уже в Дафаре, у меня было прозвище «Маленький лекарь», потому что я был помощником Нагуда Лекаря. Как правило, у нас человека зовут именно по его обычному имени и по прозвищу.
Есть, конечно, и титулы, но это только у знатных людей — у шейхов, эмиров или богачей. У них есть даже отчества, например, отчеством шейха было «ибн Юсуф» — сын Юсуфа, потому что его отца наверняка звали Юсуф. Еще у шейха были титулы, его титул «Аль-Маарифа» говорил о том, что шейх причастен к тайному знанию, а его титул «Аль-Хальмун» сообщал, что шейх возглавляет одноименную секту.
У шейхов, у богатеев, у эмиров, у шаэлей — имена часто очень длинные. В Дафаре был один эмир, для записи полного имени которого потребовалось бы половина листа папируса. У моего народа знатный человек может включить в состав своего имени и всех своих предков, вплоть до далеких пра-пра-прадедов, и всех своих потомков, включая даже внуков, может перечислить в имени все свои военные победы и все свои земли…
Полное имя принцессы Зиш-Алис, например, было таким длинным, что его наизусть знали только башары, служившие в храмах. Имя принцессы — самое длинное имя джахари, которое только есть на свете.
Однако это так у знатных. А мой отец был бедного и обычного происхождения, он был первым разбогатевшим в нашем роду. Так что если бы я унаследовал отцу — я скорее всего взял бы себе фамилию в честь отца, назвался бы аль-Джамалом и передал бы эту фамилию моим потомкам.
Но было, как было. Я не унаследовал отцу. Так что имени у меня было только три — мое обычное имя «Ила», мое прозвище, да еще имя моего сердца.
А имя сердца — дело совершенно особое. Имя сердца ребенку дает мать, еще когда ребенок у неё в утробе. Мать нарекает ребенка именем сердца, как только чувствует его присутствие в себе, как только понимает, что забеременела.
Имя сердца есть у каждого джахари, даже у бедного крестьянина. Вот только имя сердца никому не говорят. Это имя — тайное, секретное. Мать учит ребенка знать свое имя сердца, но потом — имя сердца люди открывают друг другу, только когда вступают в брак, так что муж знает имя сердца своей жены, а жена — мужа. Еще свое имя сердца можно раскрыть башару, если ты каешься в каком-то тяжелом грехе, еще его можно сказать башару, если ты умираешь, и хочешь чтобы башар помолился за твое выздоровление или твою посмертную участь. Но и только. Кроме супруга и в особых случаях башара — имя сердца нельзя говорить никому.
Даже мой отец не знал имени моего сердца…
— Скажи мне, — потребовал шейх, — Скажи мне, чтобы я мог усыновить твое сердце, Ила, и взять на себя ношу твоего страха!
Я еще миг поколебался, но мое желание спастись от страха было слишком велико, так что мои губы сами выговорили запретное:
— Якубба-ШЕК. Мое имя сердца — Якубба-ШЕК.
На одно мгновение мне показалось, что в глазах шейха будто заплясал звездный свет, по белкам его глаз пронесся странный огонь. И я понял, что шейх торжествует. И кто-то еще, кто был здесь с нами — тоже торжествует вместе с шейхом.
— Возьми мои руки, Ила. Соедини свое сердце с моим сердцем!
Мы взялись за руки, и шейх снова начал распевно творить молитву на неизвестном языке. Теперь я расслышал, что он повторяет мое имя сердца, а еще я узнал два слова — «султан» и «Сулейман», эти слова шейх пел на языке джахари.
Я тогда не понял значение этого. Я был юн, я был глуп, и бесстрашие стало моей целью, сбившей меня с прямого пути на ночные тропы самой черной тьмы…
Что я знал тогда, что мог знать? Я знал, что султан — это название правителя у негров, а Сулейман — древний царь, упомянутый в святой Преждесотворенной, там сказано, что Сулейман был великим мистиком и повелевал ордами джиннов по воле Творца.
И это было всё.
А звезды в небесах над нами вдруг стали огромными, каждая с Солнце размером. И не было уже ни пустыни, ни камней, и мы с шейхом вознеслись, летели куда-то сквозь пустоту, где горели, мерцали странные огни.
Сначала я и правда ощутил себя бесстрашным, таким бесстрашным, каким я наверное чувствовал себя в три годика, когда мать держала меня на руках. Но потом… Потом сквозь темноту и мелькание огней я увидел НЕЧТО. Огромную фигуру — белую, высокую, восходившую к самым небесам, попиравшую ногами
