Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
— ПОНЯТНО! ЖИТЬ! ЖАР! ЕДА! ПРАВИЛЬНОСТЬ! САМЫЙ СИЛЬНЫЙ ДЖИНН! ПИТАНИЕ? ВОПЛОЩЕНИЕ?
— Много питания, Алькки-ШЕККИ. Много воплощения. Стань моей женой. Муж и жена открывают друг другу свои имена сердца. Ты знаешь мое, я знаю твое. Тут нет башара, чтобы совершить брачный обряд, но пусть нас с тобой венчает сам Творец. Войди в меня, Алькки-ШЕККИ. И я дам тебе всё.
Это было потрясающе. Джинн выплеснулся в меня весь, целиком, разом, за единый миг. Он теперь был белым, как снег. И частицы вошли мне в уши, нос, рот — не успел я даже вздохнуть. Они спешили, они торопились, ни одна из них не хотела остаться снаружи, без меня, одинокой.
И вот, миг спустя, вокруг воцарилась тишина, и звезды снова сияли в небесах. Черных частиц вокруг больше не было, и пещерка опустела — не было там больше глаза, в этой «норке» больше не жили «мухи».
Джинн нашел себе новый дом — мое сердце. Она теперь была там, во мне, вся, целиком.
И у меня появилось второе имя сердца. Не только Якубба-ШЕК, но и Алькки-ШЕККИ. Двое стали одним.
Я дрожал. Будто мое сердце теперь билось быстрее, а кровь по сосудам текла стремительно, и легкие мои теперь вдыхали больше воздуха за раз.
Я воздел к черным небесам руки….
— Жар, Алькки-ШЕККИ?
Где-то в нескольких шагах позади меня раздался громкий хлопок.
Я обернулся и увидел в звездном свете на камне что-то черное, скрюченное, дымящееся. Я подошел ближе — остатки ящерицы. Конечно, тут были ящерицы. Эльсид, зараженный джинном, же гонялся именно за ними, а иначе как он пришел к этой пещерке?
Вот только за этой ящерицей уже гоняться не нужно. Она умерла, её просто разорвало от жара, она сгорела за один миг, обратилась в обугленные останки.
Вот что я теперь могу. Я теперь повелитель жара, повелитель голода. Ибо Алькки-ШЕККИ — моя супруга.
Трепещите.
Глава 50: Как жажда стала путеводной звездой
Но все оказалось совсем не так просто.
Вечный голод джинна и её свирепый жар теперь были во мне, но они были оружием обоюдоострым. Да, я женился на Алькки-ШЕККИ, но то была непокорная жена. Моя битва с ней на самом деле еще только начиналась, эту жену мне предстояло обуздать, объездить, как объезжают дикого коня или верблюда.
У меня поднялась температура, меня била лихорадка. Не сильная, но ощутимая. И я не знал, как это теперь убрать. Мне постоянно хотелось пить, я теперь очень плохо переносил жару, стал быстрее уставать.
А еще пришел голод — постоянный и неутолимый. Я вернулся к моим припасам еще до рассвета, я зажарил на камнях целую курицу, я жадно пожрал её, обглодал до самой последней косточки. Мне это было очень непривычно, для такого тощего аскета, как я, который постился всю последнюю луну, это был настоящий невиданный пир.
Желудок мой после трапезы был переполнен и болел, но голод требовал ЕЩЕ, ЕЩЕ…
Она была ненасытна — моя Алькки-ШЕККИ. И мне потребовалось долго сидеть и медитировать, чтобы угомонить её.
Я вернулся в обитель на рассвете — мне нужна была вода, нужно было к роднику. Вчера я взял с собой воды лишь на несколько дней, но выпил её всю за сутки — из-за жара, который на меня наслала моя джинн. А еще из-за обжорства, ведь когда объешься — всегда хочется пить.
Не выдержав искушения, я перед тем, как отправится к роднику, зашел и в монастырь.
Здесь теперь воняло — невыносимо до тошноты. Трупы разлагались на глазах, в жаркой пустыне они всегда разлагаются стремительно. А мух здесь было чуть ли не больше, чем тех черных частиц в обиталище джинна…
Но тут кто-то побывал, пока меня не было. Не охотники на шаэлей, не люди принцессы, а кто-то другой — это было ясно. Осла и куриц больше не было, их кто-то забрал. А еще возле мегалита пахло гарью, и лежало три обугленных скелета. Тут были остатки прогоревшего хвороста — кто-то притащил сюда, в центр двора, три трупа, кто-то сжег их. И так я понял, что это не охотники, охотники бы не стали жечь мертвецов.
Тем более, что сожженные трупы принадлежали не павшим в битве за обитель охотникам. Два скелета были большими, третий поменьше. На третьем я разглядел недогоревшие остатки того верблюжьего одеяла, которым я сам лично накрыл тело Шамириам…
Это явно была она. Кто-то сжег её. Я осмотрел провонявший смертью и полный мух двор и приметил, что тела Шади Полной Луны тоже нет на месте. Значит, второй сожженный — он.
Кто-то приходил сюда, кто-то, кто знал, что Шамириам — устад, а Шади Полная Луна — старейшина Башни Света. И предал их тела огню. А третье тело наверняка принадлежало Нусу. Я настолько был уверен в этом, что даже не пошел в Башню Света проверять, лежит ли там еще мертвый Нус. Заходить в Башни, полные мертвецов, мне больше не хотелось. Трупная вонь оглушала меня даже тут, на продуваемом всеми ветрами дворе, а как же воняет в Башнях?
А сама обитель тем временем разрушалась на глазах… Черная Башная частично осыпалась — из стены выпало несколько кирпичей. И та стена, которой была огорожена обитель, тоже облупилась — на южной стороне, где ворота. Как там говорил мне шейх? «Пойми, что в этой секте — я бог. Я был богом. И каждый камень этого монастыря — часть моей души…»
Душа шейха теперь покинула мир, и вслед за ней мир покидала и зачарованная обитель.
Кошка все еще бродила по крыше хозяйственной постройки, но эта кошка была последним здешним послушником. Теперь, когда некто украл кур и осла, она осталась последним живым существом в монастыре.
Ключей от северной калитки монастыря у меня не было, я не обыскивал тела старейшин, когда в первый раз обнаружил монастырь разгромленным. А теперь тело Шади, старейшины белой Башни, кто-то сжег, его связка ключей пропала, а заходить в черную Башню, чтобы взять ключи у Бурхана, я не хотел. Северная калитка была все еще закрыта, я видел это. Так что я вышел через ворота, обогнул монастырь и так вышел на горную тропу, по которой и стал подниматься к роднику.
Родник в пустыне — величайшая ценность. Он привязывает к себе всех — и людей, и зверя. Вот и я вынужден
