Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Голова покойника лежала в овальном углублении, наполненном уже свернувшейся кровью Сандерсона; из кровяных сгустков, похожих на красное створоженное молоко, тянулись тоненькие ниточки — тянулись и ввинчивались в ушные раковины и ноздри мертвеца. В забальзамированное тело вкрадчиво проникала жизнь. Содрогнулись, будто от боли, руки; голова перекатилась на левую щеку. Из глазниц мумии на меня смотрели блестящие свиные глаза Симона Сандерсона…»
«У нас были убежища по всей Праге. Я часто думал о том, как убить Келли, как решиться на это. Сделать наверняка, потому что, уцелев, он стал бы еще более опасным…»
«Перемена, которую творит смерть, когда душа возвращается вспять, падает в иное тело (по частям, разрозненная на капли), больше и сложнее каких-либо слов. Что есть она, что есть ты сам? Собранный воедино оригинал или фальшивка, принявшая облик прошлых мыслей? Сначала приходит голод, а потом — ненависть к миру, в котором ты вынужден голодать. Естественные привязанности выгорают до ломких углей, их подменяет гадкое раскаянье, осознание, но и оно не вечно… ничто не вечно…»
Он писал.
Его разбирал конвульсивный смех. Смех страдания, отречения, утраты, жертвы.
Это продолжалось довольно долго.
Рождение текста, когда чувствуешь, что получается — складывается из тумана образов в голове — единственно правильно, мелодично, сравнимо с настоящей дружбой или любовью… или это чувство намного сильнее?
Сейчас Стас ничего подобного не испытывал.
Его по-прежнему ознобисто трясло, а глаза сочились влагой, когда он поставил точку и отодвинулся от записной книжки.
Остался финал.
Свет падал на исписанную мелким почерком страницу. Стас приподнял блокнот, и тень от маленькой книжечки упала на его лицо, погрузила во мрак треть помещения.
— Моя история еще не закончена, — сказал Ди несколькими часами — вечностью — ранее. — Я хочу, чтобы точкой стала смерть Келли. Когда это произойдет, ты будешь рядом, чтобы все описать.
Быть рядом, когда два клыкастых чудовища в телах древнеегипетских мумий сойдутся в схватке? Так же привлекательно, как смотреть на ядерный гриб.
Какой выбор?
«Ты знаешь».
Да, он знал. Ждать шанса.
В замке повернулся ключ.
Вампир молча прошел к нише, взял блокнот и стал читать. Он возвышался над Стасом могущественным идолом, глаза которого скользили по строчкам.
— Хорошо. Потом кое-что подправим, — сказал Ди, закончив.
Стас напрягся. Он совершенно не умел править законченные тексты, даже те, что считал неудачными. Относился к ним как к бастардам.
— Как вы меня нашли? Как поняли, что я стану вашим биографом?
— Видел тебя в шаре, — усмехнулось существо. — Нашу встречу, твое прошлое, твою боль. Лишь боль способна создать шедевр.
Он прислонился к стене и стоял так, глядя прямо в глаза Стаса.
— Даже если боль — самообман, — закончил вампир.
— Что это значит?
Ди не ответил. Направился к двери, остановился в проеме, словно чем-то разочарованный, и сказал:
— Идем. Надо уничтожить тела.
2
В конце длинного, частично засыпанного кирпичным боем коридора возник другой коридор, шедший под уклоном вверх («как в пирамиде Хуфу», если верить Роберту). Он вывел в помещение с прямоугольным основанием, шириной метров десять и длиной — двадцать, покрытое полуцилиндрическим сводом. В стене зияло отверстие, от которого начинался новый тоннель с оштукатуренными нишами.
И дальше, и дальше.
Стаса не покидало ощущение, что из одной погребальной камеры он попадает в другую и им не будет конца и счета. Наклонные стены, широкие и узкие двери, арки, дыры, вверх, вниз и снова вверх.
В красном свечении пламени плыло скуластое лицо Ди. Налившиеся кровью глаза. Лампу нес Стас: он то и дело разглядывал диковинный артефакт, который, возможно, попал к вампиру из кунсткамеры Рудольфа II, а до этого освещал подземную гробницу какого-нибудь важного римлянина.
— Огонь сросся с горючей материей, — едва различимо шептал бездомный. — Ни ветер, ни дождь не могут погасить его, работа демонов, адское чудо, призванное ослепить язычников, искрящаяся плоть нечестивой богини…
Похоже, Ди забавляли полубредовые комментарии Роберта.
— Волшебных дел мастер изготовил ее из серебра и золота, и будет сия лампа источать свет, по чистоте и яркости сравнимый со светом дня, и будет гореть непрестанно…
Стас боролся с желанием снять стеклянную колбу и задуть огонь.
На плече Ди висела кожаная сумка-карман, потертая, древняя, бугрящаяся от лежащего внутри предмета.
— Куда мы идем? — спросил Стас.
— Наверх, — бросил Ди. Раздражение в его голосе больше не беспокоило Стаса.
— Но куда — наверх? Где тела помощников Келли?
Живая мумия щелкнула в воздухе пальцами.
— В Пражском университете, — подал по команде голос Роберт. — Должны быть там.
Вампир остановился и медленно, по-киношному, обернулся. Из-за черных окружностей очков казалось, что он фокусируется огромными зрачками на всем пространстве тоннеля.
— Что значит «должны быть»? — спросил Ди.
Роберт сглотнул.
— Так сказали в передаче… по телевизору…
Верхняя губа существа поползла к клинышку носа, оголяя основание желтых с темными прожилками клыков.
— То есть ты не уверен? Не проверил лично, а положился на лживый ящик с картинками?
— Я… — Проводник осекся, когда голова вампира хищно, точно гадюка, дернулась вперед, остановившись в опасной близости от его лица.
— Ты испытываешь мое терпение, — прошипел Ди. — Уже жалею о собственной щедрости.
Взгляд вампира опустился на книги, торчащие, как кольты, из карманов проводника. Глаза бездомного стали шириться, расти, пока не углубились до черных ям, на дне которых плескался лихорадочный страх.
— Нет, — простонал Роберт. Он отступил к замшелой стене. Уголок рта задергался.
— Отдай мне книги, — сказал Ди. — И постарайся снова заслужить мое расположение.
— Нет… — откликнулся словно издалека, из мира без книг, бездомный.
— Нет? — почти игриво спросил вампир и оказался рядом.
Длинные, будто имеющие лишнюю фалангу пальцы сжали горло Роберта. Проводник захрипел, лицо налилось кровью.
— Ну!
Шаркнули по кирпичу подошвы кроссовок. Книги упали на пол. Вампир отпустил задыхающегося Роберта, поднял книги и продолжил путь по восходящему тоннелю. Он откинул клапан сумки и спрятал отнятые подарки.
Стас пошел следом.
Рука успокоилась. Он чувствовал ее пустотелость и невесомость, словно через оставленные клыками пса раны под кожу закачали гелий. Причем не только в руку: голову наполняло ватное спокойствие, безразличие к прошлому. Что-то случилось — или случалось — с его сознанием: утекал страх, затирались эмоции. От мыслей о сыне уже не щипало глаза.
Раз в месяц они наведывались в Музей паровозов. Никитос обожал поезда. Стас опустошенно вспомнил, что написал две или три статьи про музей железнодорожной техники. Подсознание связало их с Чехией. С тепловозом серии ЧМЭ2, построенным в шестьдесят втором на чехословацком заводе «ČKD Praha». С паровозом Э-771–14, изготовленным в Брно на заводе имени
