Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
— Что теперь? — спросила Олеся.
Ян заглушил двигатель.
* * *
В салоне по-новогоднему пахло мандаринами. Олеся начистила целый пакет: оранжевые водянистые семечки для долгого ожидания. Засады. В ногах стояла початая бутылка минеральной воды.
Голова раскалывалась от мерного навязчивого давления.
Они ждали. Высматривали в идущих людях монстра, хватали взглядами высокие фигуры.
Олеся украдкой косилась на Яна.
Да, она выучила чешский и нашла подруг, но так и не вышла из зоны комфорта. Потому что комфортней всего ей было в одиночестве с налетом проклятия, с упреками в сторону отца: «Ты испортил мне жизнь, сделал такой!» Ей было проще винить всех и вся, журить себя «дурой».
Мысль о том, что она всего лишь сломанная кукла, забытая в картонной коробке Барби, причиняла Олесе боль.
Зарядил ливень. На мигом собравшихся лужах всходили и лопались под нажимом невидимых игл большие пузыри — предвестники скорого солнца.
В какой-то момент Ян положил руку на тыльную сторону ее бедра, и Олеся свела ноги, зажимая широкую ладонь в тисках податливой плоти. «Самое теплое место», — говорил врач-любовник из Киева. «У тебя просто плохое кровообращение», — ответила она призраку, погружаясь целиком в безмолвную сцену в машине Яна. Оба игнорировали этот хрупкий контакт, будто сомневались в его реальности, не знали, что делать дальше. Его рука продвинулась выше…
— Это Роберт, — сказала Олеся, выныривая.
— А? — не понял Ян.
— Там. — Девушка показала на скверик в тени каштанов. — Бездомный гид, который работает в компании.
Ян убрал руку с ее бедра.
Он увидел издерганные фигуры, которыми скоро заинтересуется университетская охрана. Один — мужчина за сорок в штанах цвета хаки и серой ветровке. Второй — совсем молодой, как те студенты, в коричневых брюках и розовом пиджаке.
— Кто? В розовом пиджаке? — спросил Ян.
— Нет. Другой.
— В розовом кто?
— Клиент. Им занималась Тереза. После случая с Первенцевым я взяла больничный.
— Они уходят, — озвучил очевидное Ян: Олеся и так смотрела на Карима и Карминова во все глаза.
— Они на машине?
Ян присмотрелся к синему «Рено», к которому направлялись мужчины, и его захлестнула тошнотворная волна ужаса.
В салоне «Рено», повернутого бампером к его «опелю», сидело существо с черными опухолями на глазах. Ян ощутил подземную сырость и тлен.
— Ян! — Олеся взялась за ручку, готовясь открыть дверь и выскочить наружу. — Опять?
— Очки, — прошептал Ян. Его тело превратилось во взведенную стальную пружину.
— Что?
— Черные круглые очки… Человек из тоннеля.
Она повернулась и посмотрела на «Рено» через ветровое стекло.
— Боже… Ты уверен?
— Да, — угрюмо сказал Ян. — Уверен.
— Ты в порядке?
— Вроде бы. — Ян удивился, обнаружив, что так и есть. Посмотрел на свои ладони: те не дрожали. Потер друг о друга желтыми кольцами мозолей, а потом сжал кулаки.
— Он следит за зданием.
— Думаешь, они…
— Очень похоже на то. Тоже ищут Дракулу. Только для чего?
В багажнике «опеля» лежали заточенные Яном черенки лопат, топор и ручная циркулярная пила.
Олеся зажмурилась. Боль давила на затылок. Аспирин не помогал.
Они должны придумать, как выманить вампира (откуда?) на солнечный свет, а потом убить. Задачка для сценариста фильмов ужасов, если, конечно, тот станет заморачиваться. На какие финалы сейчас мода? На безнадежно-мрачные, когда умирают все главные герои? На жертвенные, когда смерть одного спасает жизнь остальным? На счастливые?
Карим и писатель сели в машину.
— Едем за ними, — сказала Олеся, вдыхая кислый мандариновый аромат.
______________________
Так чехи называют княжну Либуше.
Дизельное топливо (чешск.)
Денежная единица Чехословакии (затем Чехии и Словакии), демонетизированная в 2009 году.
Глава 17
1
«Вампиры… Как тебе реальность с вампирами, Стас? Так себе?»
Он посмотрел в большой осколок зеркала, приставленный к поросшей серым мхом стене, на изнеможенное желтоватое лицо, будто оскорбленное существованием понятия «жизненная сила». Скривился — то ли от вида своей физиономии, то ли из-за боли в руке.
— Пиши, — сказал Ди, прежде чем закрыть его в «рабочем кабинете».
Пиши…
Не ускользай в прошлое, в котором были Никитос и Катя… Гуляя с сыном — яблони, вокруг цветущие яблони, — он предвкушал возвращение к тексту, над которым работал, и эти мысли приносили удовольствие. Так же, как и смех Никитоса. Стас спал по пять-шесть часов, а проснувшись, сразу начинал писать и писал до пробуждения сына.
В помещении ужасно воняло. Букет ароматов древнего подвала вкупе со смрадом испражнений: туалетом служил один из углов. Роберт оставил ему немного еды, но Стас даже не заглянул в бумажный пакет.
Он открыл блокнот (выборка порвалась, обложка на ощупь казалась сальной) на чистой странице и опустил на бумагу кончик шариковой ручки.
Писать для жуткого существа, сейчас, наяву, было до отвращения муторно. Описывать то, что услышал из уст вампира, продолжение его истории, восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый века… Мысли постоянно скатывались в глубокую и темную пещеру, где звучал всполошенный шум перепончатых крыльев. И там, вдали от дневного света, прятался его истинный страх.
Невыразимый ужас, от которого не спасали ни взгляд писателя, ни безразличие к собственному будущему, ни бег ручки по бумаге. Клыкастое существо в круглых черных очках было рядом — в его голове, подсказывало нужные слова, подбрасывало картинки.
Стас писал, сидя на грязном пластиковом ящике перед стенной нишей, в которой горела масляная лампа. Его трясло крупной дрожью. Это наказание. Наказание за преступление прошлого: «Ты мог поехать с ними, мог быть рядом, а не писать очередной никчемный рассказ, мог сводить Никитоса на стадион, к озеру, и тогда они были бы живы».
Левая рука подпрыгивала на колене. Глаза щипало от тянущей боли. Тысячи нитей тянулись из настоящих и фантомных ран… тянулись к кому? К Ди?
«Он сказал, что кровь была в воде. И пес, чертов пес ведь тоже вампир? Нельзя увидеть сердце собаки сквозь кожу!»
Но… он снова писал.
«Иногда я думаю, что так и не покинул призрачный дом. Потому что зеленая дверь — она везде, там, в тумане. Она не привязана к стенам. Если ступил во мглу, нельзя быть уверенным, где ты — перед ней или за ней…»
«Кровь медленно впиталась в сморщенную кожу лба — так влага просачивается сквозь хорошо подогнанные доски пола. Я отступил от каменного стола и тела на нем, бросил на Келли неспокойный взгляд. Келли всматривался в иссушенную плоть, несколько минут назад окропленную его кровью, всматривался напряженно и нетерпеливо, будто хотел оживить ее лишь одним своим
