Дети Доброты - Мила Бачурова
— Если мне хоть на миг покажется, что ты пытаешься шлифовать людям мозги, я вышибу твои собственные. Нам терять нечего, сам понимаешь.
Шаман посмотрел угрюмо — видимо, понимал. По крайней мере, никаких попыток воздействия на людей Кирилл не заметил, хотя на всякий случай пресёк и словесное общение. Коротко объявлял: «Мы прибыли с севера. Шаман идёт с нами. Ему запрещено вступать в разговоры».
Так миновало две недели, а потом они добрались до посёлка, в котором, очевидно, уже прознали, что чужаки везут с собой Шамана. Какими путями пробилась к жителям новость, неизвестно. Кирилл думал, что готов ко всему — только не к тому, что случилось в действительности.
В этом посёлке к воротам, встречать чужаков, вышло, похоже, всё население. Главу посёлка, немолодого сухопарого дядьку, тесно обступили женщины. Много, человек тридцать — ещё на подходе Кирилл подумал, что посёлок, должно быть, один из самых крупных на юге.
И, едва кто-то открыл ворота, как женщины на разные голоса принялись причитать.
— Зачем вы забрали Шамана?!
— Куда его ведёте?!
— Мать Доброты, яви свою милость! Останови их!
— Как же мы теперь без детушек?!
Женщины умоляюще протягивали к Шаману руки. Тот скорбно опустил голову. Тому, как научился за долгие годы отражать настроение одними лишь позами, не показывая закрытое капюшоном лицо, Кирилл был готов аплодировать. В Шамане, безусловно, пропадал великий актёр.
За время пути Кирилл привык к мысли, что численность населения на юге измеряется другими масштабами — не теми, что в Цепи. Дома-то в последние семнадцать лет население прирастало стремительно — переписей, разумеется, никто не проводил, но глядя на людей в собственном посёлке, Кирилл понимал, что и в других население выросло как минимум вдвое. И понимал, что рост будет продолжаться. При том, что их земле — за годы после того как всё случилось задавленной сорняками так, что за каждый квадратный метр приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть, отвоёвывая посевы у подступающего леса, а потом спасая от заморозков — прокормить бы тех людей, кто уже есть.
В первую очередь об этом думал Кирилл, уходя с отрядом на юг. Вспомнил вдруг, как заколотилось сердце, когда впервые увидел живые, ничем не укрытые, но при этом не побитые ранними морозами поля.
Да! Он не ошибся. Здесь, на юге, внезапное похолодание не стало приговором. Здесь жизнь по-прежнему бьёт ключом — веник воткни в землю, прорастёт. С учётом того, что и летом тут наверняка уже не так жарко, как было — сюда можно переселять людей...
Та, ранняя эйфория, быстро сменилась разочарованием. Пониманием того, что в этой благодатной земле каждый шаг придётся отвоёвывать с оружием в руках. Эти земли уже заняты. И тот, кто их занял, сделает всё для того, чтобы не пустить к себе чужаков.
— Вот так, значит, да? — горько пробормотал Кирилл.
Они топтались перед воротами. Кирилл не знал, к кому обращается. И говорил не для того, чтобы его слушали. Просто бормотал. Прорвало.
— Первая итерация — уничтожить всех, кто мешал. Что ж, получилось! В первый год после катастрофы — минус восемьдесят процентов населения земного шара, поздравляю. Вторая итерация — посмотреть на тех, кто выживет после первой. И теперь уже не жалеть даже детей. Дети гибли тысячами — начиная с тех, кто не мог себя защитить в силу малого возраста, и заканчивая теми, кто убивал друг друга в междоусобных стычках. Ещё минус восемьдесят процентов от тех, что остались. Тоже неплохой результат. А теперь нам — тем, кто несмотря ни на что, выжил, сумел пойти дальше и снова устремился к тому, чтобы занять собой мир, озвучили новые условия? Так? Для того, чтобы жить, мы снова должны убивать друг друга?! Да хрен ты угадало, мироздание! — Кирилл вдруг понял, что мало того, что бормочет — вскинул над головой кулак. — Мы будем жить так, как мы — понимаешь, мы, считаем нужным, — или умрём! Тогда можешь заводить себе новых марионеток. Но по-твоему не будет. Учти.
Женщины замолчали. Смотрели на чужаков с настороженностью и опаской. Ну, ещё бы, такой бред нести, да ещё небесам кулаком грозить. Ну и ладно. Пусть их думают, что хотят.
Когда Кириллу поневоле пришлось встать во главе адаптского посёлка, бремя, которое приносит с собой власть, он прочувствовал в полный рост. Помнил, как читал тогда статьи о людях, чьи речи приковывали к себе внимание миллионов — Кастро, Че Гевара, Гитлер, Сталин, — и постепенно начал понимать, чем эти люди держали внимание толпы.
Неприкосновенность вождя. Внушение мысли, что уж я-то точно знаю нечто, вам недоступное. И, вместе с тем — свойский ленинский прищур, отеческая улыбка Сталина, революционная исступлённость Че Гевары. Понять бы ещё, что это было — игра на публику или реальная уверенность в своей непогрешимости?..
Умом Кирилл понимал, что именно так и нужно управлять людьми, даже если за душой пустота. А сердцем принять не мог. В этом плане до кумиров далёкого прошлого ему было, как до звезды пешком. Кирилл не любил и не хотел врать. Если чего-то не знал, так и говорил: я не знаю. Он, говоря по чести, и управлять-то никем не хотел! Задарма ему не встряла никакая власть. Понимал, что нужно делать. Знал, что люди ему верят. Что пойдут за ним, куда бы ни позвал. Все посёлки Цепи поднимутся... Но мечтал о другом. Кирилл хотел, чтобы люди научились думать сами. Сами решали, что им нужно! Он когда-то выбрал такой путь для себя — и хотел, чтобы каждый выбирал свой. В душе порой всё ещё взывал к неведомым силам. Образумьте людей! Ну, пожалуйста!
Так он впервые взвыл, когда поселился у адаптов — и его, узнав о беременности Стеллы, сгоряча чуть не записали в ожившие боги.
Когда на подходе к Владимиру Кириллу стреляли в спину, в ту ночь его спасла Лара, ехавшая рядом. Кирилл ахнуть не успел — будущая жена толкнула в плечо, и тем самым уберегла от смерти.
Когда в одном из поселков какая-то ненормальная Кирилла чуть насмерть не задушила, с криком «Хочу от тебя ребенка!» бросившись ему на шею. Джек тогда ржал, что не на того бросилась. «Ты б хоть сообразил стрелки перевести! Типа, я-то — прости, подруга, женатый, а вот есть у меня знакомый один...»
В
