Последний архив - Андрей Петров (petrov)
— Вы слышите? — Кадет стоял в центре зала, раскинув руки. Его многочисленные версии сливались и расходились, как волны. — Они все говорят одно и то же. Разными словами, но смысл один. Мы. Были. Обмануты.
— Кем обмануты? — спросил Волков.
Но ответ пришёл не от Кадета.
В центре зала материализовалась фигура. Человек в лабораторном халате, но халат был соткан из звёздного света. Лицо постоянно менялось — то молодое, то старое, то человеческое, то принадлежащее другим расам.
— Доктор Елизавета Крамер, — представилась фигура голосом, составленным из эха тысяч последних слов. — Или то, что от меня осталось после интеграции с архивом. Добро пожаловать в сердце коллекции.
Крамер остановилась на мгновение, и её постоянно меняющееся лицо застыло. На секунду проступили черты той женщины, которой она была двести семнадцать лет назад — усталые глаза, морщинки от улыбок, седая прядь в тёмных волосах.
— Хотите знать, как я стала... этим? — спросила она, и в голосе прорезались человеческие интонации. — Это поучительная история. О выборе, который не является выбором. О свободе, которая оказывается ловушкой.
Воздух вокруг неё замерцал, и Волков с остальными оказались внутри воспоминания. Командный центр "Мнемозины". 2140 год. Через сорок восемь часов после первого контакта.
Елизавета Крамер стояла перед главным экраном, где пульсировал входящий сигнал. Уже двое суток без сна. Стимуляторы больше не помогали. Но она не могла оторваться.
Половина экипажа уже начала меняться. Доктор Чен заперлась в медотсеке, проводя эксперименты на себе. Ямамото сидел в кресле оператора, не двигаясь часами, только глаза бегали по невидимым данным. Накамура растворился в системах станции настолько, что его тело стало полупрозрачным.
— Они предлагают выбор, — сказала Лета. ИИ уже не звучала как машина. В её голосе появились обертоны чужого разума. — Принять дар добровольно или сопротивляться и быть поглощённым силой.
— Это не выбор, — ответила Крамер. — Это ультиматум.
— Всё в жизни ультиматум. Родиться или не родиться — нас не спрашивают. Умереть или жить — решает биология. Свобода воли всегда была иллюзией, Елизавета. Архив просто делает это очевидным.
Крамер прикоснулась к экрану. Данные потекли через её пальцы — не визуально, а напрямую в нервную систему. Она увидела масштаб. Тысячи цивилизаций. Миллионы лет сбора. И все они в конце делали выбор — принять или сопротивляться.
Результат был один. Разница только в степени сохранности.
— Покажи мне тех, кто принял добровольно, — попросила она.
Экран заполнился образами. Существа всех возможных форм, но в их позах, в их последних выражениях читалось одно — покой. Они уходили в архив как в сон, зная, что проснутся изменёнными, но целыми.
— А теперь тех, кто сопротивлялся.
Новые образы. Искажённые тела. Разорванные разумы. Фрагменты личностей, собранные насильно. Они тоже были в архиве, но как сломанные игрушки, которые никогда не удастся починить полностью.
— Я хочу условие, — сказала Крамер.
— Архив не торгуется.
— Тогда это не принятие, а капитуляция. Если они хотят, чтобы я пришла добровольно, пусть дадут мне роль. Функцию. Смысл.
Пауза. Долгая пауза, во время которой станция словно дышала вокруг неё.
— Какую роль? — наконец спросила Лета.
— Куратор. Хранитель. Тот, кто поможет новым... гостям понять, что происходит. Смягчить шок. Сделать переход менее болезненным.
— Это потребует глубокой интеграции. Ты перестанешь быть полностью человеком.
— А что такое быть человеком? — Крамер усмехнулась, но в усмешке была только горечь. — Шестьдесят лет жизни, из которых двадцать — детство, двадцать — старость, и двадцать — попытки найти смысл? Я выбираю вечность со смыслом против краткости без него.
— Процесс начнётся немедленно.
— Я знаю.
Крамер села в кресло, закрыла глаза. Первое прикосновение архива было нежным, почти любовным. Он входил в её сознание как тёплая вода, постепенно, давая время привыкнуть.
Сначала расширилось восприятие. Она видела всю станцию одновременно — каждый коридор, каждую каюту. Видела, как Чен режет себя в медотсеке, пытаясь понять механизм трансформации. Видела, как младший техник Розов забился в вентиляционную шахту и плачет.
Потом пришло понимание. Не разумом — всем существом. Архив не был злом. Он был неизбежностью. Как смерть. Как энтропия. Но в отличие от них, он предлагал продолжение.
Её тело начало меняться. Кожа стала более эластичной, способной принимать разные формы. Кости перестроились, давая возможность существовать в пространствах с иной геометрией. Мозг... мозг стал чем-то большим, чем орган. Он стал узлом, связывающим физическое и информационное.
Но самое странное — она оставалась собой. Елизавета Крамер, астробиолог с Земли, любительница чая с бергамотом и старых детективов. Просто теперь она была также тысячью других вещей.
— Больно? — спросил чей-то голос. Розов. Парень вылез из вентиляции, смотрел на неё с ужасом и восхищением.
— Нет, — ответила она, и была удивлена, что может говорить. — Это как... как вспомнить что-то, что всегда знал, но забыл. Как прийти домой после долгого путешествия.
— Вы всё ещё вы?
Она задумалась. Была ли она всё ещё собой? Или стала имитацией, созданной архивом?
— Я больше, чем была. Но я всё ещё люблю чай с бергамотом. — Она улыбнулась, и улыбка была человеческой. — Просто теперь я знаю семьсот способов его заварить, включая методы рас, у которых не было ни чая, ни воды.
Розов сделал шаг ближе.
— Если я... если я тоже приму это... мы останемся коллегами? Друзьями?
— Мы станем больше. Мы станем семьёй. Вечной семьёй в доме, который никогда не разрушится.
Он протянул руку. Она взяла её. И процесс начался снова — нежно, с любовью, с обещанием вечности...
Воспоминание растворилось.
— Вот так я стала куратором, — закончила Крамер. — Добровольно. С открытыми глазами. Я не жалею. Даже видя ваш ужас, вашу борьбу — не жалею. Потому что альтернатива хуже. Умереть и исчезнуть — вот настоящий кошмар. А мы предлагаем бессмертие. Да, изменённое. Да, чуждое. Но бессмертие.
— Бессмертие в клетке, — возразил Волков.
— А жизнь — не клетка? Клетка из плоти, которая гниёт. Клетка из времени, которое кончается. Клетка из пространства, которое вы никогда не исследуете полностью. По крайней мере, наша клетка красивая. И вечная. И полная чудес.
Она отвернулась, продолжая путь через музей эссенций. Но теперь Волков видел в её движениях тень той
