На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
— Клинки, господа! — его голос из-под резиновой маски звучал глухо.
Мы обнажили оружие, и поручик коснулся каждого — мачете, дюссака, тесака, томагавка, палаша… И они тоже вспыхнули.
— Держимся вместе, защищаем друг друга, убиваем всех тварей и идем дальше! Не торопимся, не стреляем, не используем магию без приказа, у вас почти пустые резервы! Оболенский — в аръергарде, справа от меня — Юревич, слева — Бёземюллер. Марш-марш!
И мы двинулись по коридорам вперед. Над головами нашими снова загремели выстрелы, но монстры уже прорвались внутрь, и с первыми мы столкнулись спустя минуту. Старые знакомые — барсуки — были здесь, и готовились нас сожрать. Но нифига у них не получилось!
* * *
Классическая хтонь — это по грудь утопая в черном тумане, с заляпанными кровью стеклами противогаза и отваливающимися от усталости руками работать мясником. Мы отбились — это понятно. Не могли не отбиться. В конце концов, у опричников каждый офицер — маг, каждый унтер — пустоцвет, каждый боец — матерый убийца. Патронов — сколько угодно, гранат — тоже. А еще — четыре урука, которые работали не хуже электрической мясорубки. И вторая турбомясорубка — только-только инициировавшийся настоящий боевой маг, тоже носилась по атриуму, высекая монстров в промышленных масштабах.
Да, Юревич получил инициацию второго порядка. Как и все у него в жизни — в свое время и в нужном месте. Он схватился с оскверненным медведем, и отсек ему лапу, но страшный зверь встал на дыбы — и распорол парню грудину когтями, вместе с бронежилетом до самых ребер. Потому что амулет, полученный в колледже давно сдох… Отступать Матвей и не думал — он рванул зверю под брюхо, и распорол ему живот, искупавшись в хтонической крови и внутренностях — и полыхнул.
То есть это в эфире так видно было, как вспышка сверхновой! А по факту — медведя нафиг разорвало, на кучу окровавленных отбивных, и Юревич предстал пред нами живой и невредимый — и тут же сорвался с места. С мачете в одной рукой, и, кажется, бедренной костью твари — в другой, он прошелся по атриуму, убивая всех чудищ, до которых смог дотянутся. А мы прятались по углам, потому что он ничего не соображал. Даже уруки — и те запрыгнули на крышу кареты и с восторгом наблюдали за этой машиной смерти. Кстати, урукам на хтонический туман было пофиг, они противогазов не надевали.
А потом наш уберсолдат ничком упал на пол и перестал подавать признаки жизни.
— Живо-о-ой, — заверил нас поручик. — Это откат. Оклемается, везучий черт. Ишь ты — инициировался, больше не пустоцвет! Я такое третий раз за жизнь вижу. Хорошая примета! Ну, перебьем гадов — отнесем его в лазарет, там ему капельницу с глюкозой и витаминчиками поставят — в порядке будет. С боевыми магами оно попроще проходит.
В общем — Юревич лежал в лазарете, а мы работали мясниками. Инициироваться я не инициировался, но среди черного тумана и хтонических тварей резерв маны заполнялся просто фантастически быстро. Я с помощью телекинеза выставлял настоящие штабеля из пластиковых контейнеров с сердцами тварей на поддоны. Хтонь и магия — две сестры-неразлучницы, это было хорошо известно. Эти аномальные язвы на теле Тверди потому и терпели: рядом с ними происходило больше всего инициаций, они благотворно влияли на магическое развитие, и колдовалось тут диво как легко и приятно. А вот жилось — фигово. Такая вот диалектика, почти по Карлу и Марле. Единство и борьба противоположностей.
Почему работали мы — юнкера? Потому что гарнизон под командованием Голицына, едва отбив штурм, тут же пошел на вылазку и уничтожал уцелевших тварей в окрестностях, и работал мясниками там, загружая ценными ингредиентами броневики. Все хотели заработать. Не только себе, но и раненым, увечным. И семьям погибших.
Твари забрали жизни девяти опричников: восьми рядовых, обычных бойцов, и одного унтер-офицера, сорокалетнего пустоцвета-электрика. Он здорово лупил электрическими дугами атакующих птиц, но против массированой атаки целой стаи не продержался… Зато своих пацанов спас, влупил заклинание «мертвой руки» — настоящего морского ежа из молний из груди выпустил, который поджарил целую стаю кровожадных птичек… Я это собственными глазами видел — зрелище трагичное, но прекрасное. Надо будет почитать что-нибудь про эту «мертвую руку»… Посмертное проклятье мага — страшная сила!
В тылу грохотала канонада и слышались выстрелы: вторая линия сражалась с прорвавшимися мимо нас чудищами, но судя по спокойствию оставшихся с нами в Бельдягино старших товарищей — волноваться за земские войска не приходилось. Там тоже не даром ели свой хлеб и офицеры, и солдаты. Может и не было среди них магов, а вот мужественных людей и хороших стрелков — множество. И смертоубийственной техники тоже водилось достаточно.
Когда мы закончили с расчлененкой, и все сердца были упакованы, вахмистр Плесовских выкатил из подземного гаража бульдозер и сгреб все хтоническое мясо за ворота, и там тоже оттолкал ковшом подальше.
— Когда инцидент закончится — сожжем, — прогудел он. Из-за резиновой маски на лице вахмистра прозвучало это гнусаво. — А теперь — все марш наверх, на третий этаж! Вернутся наши — воздушники помещения провентилируют, будем спать.
В тот вечер я узнал, что такое есть чистое и незамутненное счастье! Счастье — это спать на разложенных на полу матрацах прямо в одежде. Но без противогаза. А еще счастье — это услышать голос поручика Голицына с утра:
— Па-а-а-адъем, Титов! — он стоял прямо надо мной и его глаза смеялись. — С днем рожденья, юнкер. В качестве подарка поедешь в Калугу с Оболенским — сердца сдавать.
Мне исполнилось восемнадцать. Я теперь — взрослый.
* * *
Глава 13
Калуга
— Со духи праведных скончавшихся души чад Твоих, Боже, упокой, сохраняй их во блаженной жизни… — распевный бас повара Юрайдова, который внезапно оказался гарнизонным капелланом, плыл над форпостом Бельдягино вместе с клубами ароматного ладанного дыма.
Я подозревал повара в склонности к мистицизму, но вот чтоб так напрямую — ни за что бы не поверил. Облик Юрайдова сейчас был живописен и грозен: вышитая золотой парчой епитрахиль и такие же наручи, поверх черной тактической формы, залитой кровью, кадило в руке, автомат Татаринова на плече, и этот бас, заполняющий собой весь воздух на сотню
